- Добро пожаловать, мамаша Оркис! Вот вы и дома.
Кушетка, на которой я лежала в карете, соскользнула с полозьев и медленно опустилась на землю. Одна из маленьких женщин подошла ко мне и участливо спросила:
- Как вы думаете, вы сумеете сами идти, мамаша?
В тот момент я не обратила внимания на эту форму обращения, но сейчас было совершенно ясно, что обращаются ко мне, так как рядом со мной больше никого не было.
- Идти? - переспросила я. - Конечно, смогу. - И, поддерживаемая восемью руками, села на кушетке.
Когда я сказала "конечно", то переоценила свои возможности. И поняла это, как только мне помогли подняться на ноги. Даже с посторонней помощью такое небольшое усилие заставило меня тяжело дышать. Я с отвращением взглянула на свою, словно надутую, фигуру, задрапированную в розовые покрывала, и сделала робкий шаг вперед. Такое передвижение едва ли можно было назвать ходьбой. Маленькие женщины, достающие мне только до локтя, хлопотали вокруг, как встревоженные наседки. Но, начав, я была полна решимости продолжать свой путь по дорожке, а затем, сделав огромное усилие, поднялась по ступенькам левой стороны крыльца.
Когда я наконец достигла вершины, вокруг раздался общий вздох облегчения и радости. Мы передохнули несколько минут, а затем вошли в здание. От самых дверей тянулся коридор с закрытыми по обе стороны дверями. В конце коридора мы повернули налево, и тут в первый раз я увидела себя в зеркале. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы снова не впасть в панику от того, что я там увидела. Передо мною была ужасная пародия на женщину: слонообразная фигура, которая выглядела еще больше благодаря розовым покрывалам. Хорошо еще, что они скрывали все, кроме головы и рук, но и эти последние тоже шокировали меня, так как руки были мягкими и маленькими, а голова и лицо вполне могли принадлежать молодой девушке, к тому же красивой. Ей было не больше двадцати одного года; ее курчавые светлые волосы с каштановым отливом были коротко подстрижены. Цвет лица был кремово-розовым, рот - красивой формы, а губы ярко-красными без всяких следов помады. И это нежное лицо с полотна Фрагонара было посажено на чудовищное тело - как если бы цветок фрезии распустился на тыкве.
Когда я шевелила губами, она шевелила тоже; когда я сгибала руку она повторяла мое движение, и, несмотря на это, как только мне удалось справиться с собой, она перестала быть отражением: ничто в ней не напоминало меня настоящую, это была совершенно посторонняя женщина, на которую я теперь взирала с грустью и болью в сердце. Мне захотелось плакать от стыда за нее, и слезы ручьем потекли из моих глаз.
Одна из маленьких женщин тут же подскочила ко мне и взяла за руку.
- Мамаша Оркис, дорогая, в чем дело? - спросила она участливо.
Но что я могли ей сказать, когда сама ничего толком не понимала? Маленькие ручки гладили меня, пытаясь успокоить, тоненькие голоса подбадривали, уговаривая двигаться дальше. Наконец мы добрались до открытой двери и меня ввели в комнату, которая представляла собой нечто среднее между будуаром и больничной палатой. Впечатление будуара усиливалось обилием розовых ковриков, одеял, подушечек, абажуров на лампах и тюлевых занавесок на окнах. А больничную атмосферу создавали шесть кроватей-кушеток, разделенных тумбочками и стульями. Кушетки стояли по три у каждой стены, так что в середине комнаты оставалось свободное пространство. Там было несколько широких кресел и стол с вазой и красивыми цветами посередине. В воздухе ощущался легкий, приятный аромат, а откуда-то доносились приглушенные звуки струнного квартета, наигрывавшего какую-то сентиментальную мелодию.
Пять из шести кушеток были уже заняты огромными женскими телами, укрытыми атласными одеялами. Двое из сопровождавших меня маленьких женщин поспешили к шестой, свободной кушетке, и откинули одеяло.
Лица всех пятерых обитательниц комнаты были обращены ко мне - трое смотрели доброжелательно, а остальные две - безразлично.
- Привет, Оркис, - приветливо сказала одна из первых. Затем, заметив печальное выражение моего лица, спросила с участием:
- Что, трудно тебе пришлось?
Я не нашлась, что ответить, и смогла только улыбнуться ей, когда направлялась к своей кушетке.
Мой "конвой" уже стоял наготове у постели. Общими усилиями они помогли мне улечься и подложили под голову маленькую подушечку. Все движения стоили мне изрядного напряжения сил, и я была рада, что наконец могла отдохнуть. В то время как две маленькие санитарки укрывали меня одеялом, третья достала чистый носовой платок и осторожно вытерла пот с моего лица.
- Ну вот, дорогуша, - проговорила она подбадривающим тоном, - вот вы и дома. Немножко отдохнете и совсем придете в себя. А сейчас постарайтесь уснуть.
- Что там с ней случилось? - спросила одна из женщин довольно резким тоном. - Не справилась, что ли?
Маленькая женщина, вытиравшая мне лицо (очевидно, она была старшей среди обслуживающего персонала), круто повернулась к ней и проговорила:
- К чему этот злой тон, мамаша Хейзел? Разве вы не знаете, что мамаша Оркис родила четырех здоровеньких девочек? - Не правда ли, дорогая? добавила она, обращаясь ко мне. - Просто она немного устала с дороги, вот и все.
Женщина по имени Хейзел хмыкнула, но больше не проронила ни слова.
Между тем, суета вокруг меня продолжалась. Мне подали чашку с какой-то жидкостью, похожей на простую воду, но, когда я, пролив немного, выпила ее, мне стало значительно лучше. Поправив еще раз одеяло и взбив подушки, моя "свита", наконец, удалилась, оставив меня с глазу на глаз с остальными громадными женщинами, которые продолжали задумчиво созерцать меня.
Затянувшееся было молчание прервала молодая женщина, которая первой приветствовала меня, когда я вошла в палату.
- А где ты провела свой отпуск, Оркис? - спросила она.
- Отпуск? - переспросила я, ничего не понимая.
Все женщины посмотрели на меня с нескрываемым удивлением.
- Понятия не имею, что вы имеете в виду, - сказала я.
Молчание продолжалось.
- Это, должно быть, был очень короткий отпуск, - наконец заметила одна. - Вот я, например, никогда не забуду свой последний отпуск: меня послали к морю и дали мне маленький автомобильчик, чтобы я могла ездить, куда хочу. Все к нам прекрасно относились - нас было всего шесть мамаш, включая меня. Ты на каком курорте была - у моря или в горах?
Они были очень любопытны, и рано или поздно мне все равно пришлось бы им что-то сказать. Поэтому я выбрала простейший выход из положения:
- Я абсолютно ничего не помню, - сказала я, - должно быть, у меня произошла потеря памяти.
Нельзя сказать, чтобы этот ответ был принят доброжелательно.
