— Во, кабанюга!
— Заснул, сундук жирный, что ли?
Ну, даёт, с завистью подумал пленник, глядя, как мелькает героическая белая панама в толпе пешеходов. Бывший регбист, наверное. Почему я не регбист?
Жажда утешения продолжала терзать душу, подарив в итоге новые силы и новые надежды. Он прекрасно ориентировался в районе, по которому вёз его сейчас автобус. Он точно знал — скоро будет тот самый бульвар. Что, если выйти именно тут?
Ну конечно! Зайти к Ане, к Анечке, посмотреть, какая она теперь, вспомнить детство, вспомнить совместные прогулки по бульвару. Без всякого злого умысла, честное слово! Разве можно предать Ирочку? Ещё разок прикоснуться к незабываемому — что тут предосудительного? Пассажир вдруг заулыбался — чему-то тайному, очень личному. И, полный сладостного нетерпения, возобновил жалкие попытки выбраться. Хотя, всё было предельно ясно и просто. Когда по автобусу громогласно объявили: «Анечкин бульвар», сил у него осталось только на то, чтобы дурманить себя несбыточными мечтами. А что еще остается делать, если ты законсервирован в железной банке, на которой по явному недосмотру отсутствует этикетка: «Люди в собственном соку»… Мистика какая-то, вяло подумал пассажир. Всё будто подстроено — специально для меня.
Он ничего не понимал.
«А дело вот в чём, — сказал кто-то тихонько. — Не волнуйся, сейчас поймёшь. Успех любой поездки зависит от цели. Если твоя цель неподвластна давке, то тебя здесь давно бы уже не было, парень. Но если цель настолько гибка и покорна, что её может устроить любая из случайных остановок на маршруте, тогда тебе тем более не о чем тревожиться. Слегка поверни свою цель — так, чтобы нынешние неудобства не мешали её выполнению. Если получится — ты спасён, и какая-нибудь остановка обязательно станет твоей».
У него похолодело в груди. Он бурно завозился, пытаясь оглянуться — хотел выяснить, кому принадлежит этот вкрадчивый голос, — и от испуга задал совершенно идиотский вопрос:
— Послушайте, откуда вы знаете, о чём я думаю?
— Да стой ты смирно! — рявкнули ему в ухо. — Все ноги отдавил! Плевать нам, о чём ты думаешь, мозгляк!
Начинается бред, решил человек обречённо. Боже мой… Подсказал бы кто-нибудь, что происходит?
Водитель посоветовал:
— Если вы не знаете, что означает дорожный знак на пути, считайте его рекламой слабительного…
* * *
Когда проезжали центральный телеграф, он собирался выйти, чтобы позвонить Ирочке по междугородному телефону, поздравить жену с днём рождения. Затем честно старался выскочить на следующей остановке, чтобы вернуться обратно к телеграфу. Когда его блуждающий взгляд случайно зафиксировал промелькнувшую за стеклом кабину телефона-автомата, он пожелал выйти и позвонить Анечке — спросить, что та делает сегодня вечером — при этом в голове его вновь заиграли пьянящие воспоминания. Кроме того, он пробовал узнать, сколько прошло времени, но руку с часами было никак не поднять. Он попытался разговаривать с попутчиками, дабы облегчить бесконечный путь, но люди вели себя странно.
Короче, он всё ещё трепыхался.
А потом пришел гнев, чувство это трудно было сдержать. Подлый замкнувшийся мирок не заслуживал других чувств. Пассажир долго придумывал варианты фраз, наполняя их смертоносным ядом, — чтобы уничтожить всех окруживших его тварей. Втоптать билет в грязь. Плюнуть водителю в зеркальце. Разбить стёкла. Победно засмеяться и сойти на тротуар, повернувшись спиной к поганой железяке… Разумеется, он молчал, крепко стиснутый со всех сторон. Приступ гнева благополучно миновал, передав эстафету другой эмоции — апатии.
Водитель лихо подкатил к остановке:
— Набережная бывшей реки.
Затем выдал очередную мудрость.
— Жизнь твоя, как горная дорога — повороты на краю пропасти.
— Ну-у, — разочарованно протянули сзади, — а вот это уже банальщина.
— Отъезжаем, — предупредил водитель и неожиданно рассердился. — Всё, надоело! Еду в парк! Внимание, повторяю: машина идёт в парк.
Честно говоря, у пленника здорово ослабели ноги. И очень кстати прямо перед ним освободилось место — какая-то женщина средних лет энергично поднялась, очевидно, в надежде скоро выйти. Ему очень хотелось сесть, но над сиденьем красовалась надпись: «Места для офицеров и их детей». И он заколебался. А имею ли я право? — подумал он, растерянно посмотрев вокруг. На соседнем сиденье под надписью: «Места для тех, кто не может стоять» восседали два атлетичных бородача…
Он все-таки сел.
Чувство облегчения было одуряюще приятным. Несколько минут он просто кайфовал, расслабившись, с наслаждением отдавшись обволакивающей мягкости. А потом предположил, развеселившись — может быть это и есть моё место в жизни, раз уж мне так хорошо на нём?
* * *
Когда он проснулся, салон был абсолютно пуст. Рядом, правда, сидел какой-то старичок, но кроме него не осталось ни одного человека. Ни единого! И это было так удивительно и так страшно, что пассажир даже вскочил, озираясь, спросонья ничего не соображая. Но тут же опустился обратно: кидало непривычно сильно. Затем, полный недоумения, он посмотрел по сторонам осмысленно. Автобус нёсся по загородному шоссе; куда — неизвестно. Противно дребезжали плохо закреплённые поручни.
— Подъезжаем к парку, — спокойно сказал водитель.
Ситуация стала ясна. Очевидно, пассажир незаметно для себя задремал — после того, как уселся на свободное место. И пропустил в результате всё на свете. Впрочем, он довольно смутно помнил тот момент, когда место освободилось, и вообще, каким образом он сумел это место занять. Уж очень устал. Вроде бы тогда происходили какие-то странности, кроме того, в голову ему являлись некие странные мысли… Начинало темнеть. Сколько сейчас времени? Он посмотрел на часы. Стёклышко оказалось разбитым, циферблат вдавлен внутрь. Проклятая давка!
Автобус, снижая ход, уже ехал вдоль чугунной ограды. Пассажир вдохнул полной грудью воздух. В окна врывался свежий, вкусный воздух, за воротами одичавшего Парка Отдыха буйно зеленела природа, и как-то не верилось, что в мире может быть так тихо и спокойно. Ему страстно захотелось побродить по этим заповедным местам, прийти в себя, окунуться в святую первозданную зелень, смыть напряжение, посидеть на скамеечке… Страшно представить, что снова придётся, закрыв глаза и уши, нырять в городскую пыль. Но пора возвращаться. К родителям, домой. К Ирочке, к работе, в налаженную, проверенную жизнь. Пора возвращаться.
— Главные ворота парка, — ожил динамик. — Приехали. Чем дальше в лес, тем тише едешь, запомнил?
