— Я бы им представился.
Весь курс застонал от смеха. Даже Ослиный Лужок не смог удержаться. Однако серьёзность очень скоро вернулась к нему.
— Курсант Пиркс, завтра зайдёте ко мне с бортовым журналом. Курсант Бёрст!
Пиркс сел так осторожно, точно стул был из стекла, ещё не совсем остывшего. Он даже не очень-то обижался на Смигу — такой уж он был, Смига, не мог пропустить удачной оказии. Он не слышал ни слова из того, что говорил Бёрст, — тот чертил на доске кривые, а Ослиный Лужок, как обычно, приглушал ответы электронного Вычислителя, так что отвечавший в конце концов запутывался в расчётах. Устав разрешал прибегать к помощи Вычислителя, но у Ослиного Лужка была собственная теория на этот счёт: «Вычислитель — тот же человек, — говорил он, — и может оплошать». Пиркс и на Ослиного Лужка не обижался. Он вообще ни на кого не обижался. Почти никогда. Пять минут спустя он уже стоял перед магазином на улице Диерхоф и разглядывал выставленные в витрине газовые пистолеты. Из них можно было стрелять холостыми зарядами — пулевыми и газовыми, полный комплект шесть крон, вместе с сотней патронов. Понятно, на Диерхоф он тоже был только в мечтах.
После звонка курсанты двинулись к выходу, — но без крика и топота, как первый или второй курс; в конце концов они уже не дети! Чуть ли не половина курса пошла в столовую — есть там пока было нечего, зато можно было встретить новую официантку. Говорят, хорошенькая. Пиркс медленно спускался по лестнице, минуя остеклённые стеллажи, заставленные звёздными глобусами, и надежда на то, что в кармашке действительно есть монета, таяла с каждым шагом. На последней ступеньке он уже точно знал, что её там никогда не было.
У арки ворот стояли Бёрст, Смига и Паярц, с которым они полгода сидели за одним столом на космодезии. Он ещё тогда замазал тушью все звёзды в атласе Пиркса.
— У тебя завтра пробный полёт, — сказал Бёрст, когда Пиркс поравнялся с ними.
— Порядок, — отозвался он флегматично. Его так просто не разыграешь.
— Не веришь — прочти! — Бёрст ткнул пальцем в стекло доски приказов.
Пиркс хотел пройти дальше, но голова повернулась сама. В списке было только три имени. «Курсант Пиркс», — значилось там чёрным по белому, в самом верху.
Несколько мгновений он ничего не видел.
Потом откуда-то издалека услышал собственный голос:
— Ну так что? Я же сказал — порядок.
Дорожка вела между клумбами. В этом году тут было множество незабудок, искусно высаженных в виде приземляющейся ракеты. Лютики изображали выхлопной огонь, но они уже отцвели. Пиркс не видел ни клумб, ни дорожки, ни незабудок, ни Ослиного Лужка, поспешным шагом вышедшего из бокового флигеля Института, чуть было не налетел на него в воротах и отдал честь перед самым его носом.
— А, Пиркс! — сказал Осиный Лужок. — Вы ведь завтра летите? Хорошей тяги! Может, вам посчастливится встретить тех — инопланетян.
Здание общежития находилось напротив, в парке, за большими плакучими ивами. Оно стояло у пруда, и каменные колонны бокового крыла высились над самой водой. Кто-то пустил слух, будто эти колонны привезены прямо с Луны, — вздор, разумеется, — но первокурсники со священным трепетом вырезали на них инициалы и даты. Где-то там было и имя Пиркса — он усердно выдолбил его четыре года назад.
В своей комнате — такой маленькой, что он жил в ней один, — он долго не мог решить, стоит ли открывать шкаф. Он точно помнил, где лежат старые брюки. Их запрещалось оставлять у себя, потому-то он их и оставил. Ну, какой ещё от них прок? Он зажмурился, присел на корточки, через приоткрытую дверцу сунул руку вовнутрь — и ощупал кармашек. Ну конечно, он так и знал. Там ничего не было.
Он стоял в ненадутом комбинезоне на стальном помосте, под самой крышей ангара, цепляясь локтем за трос, протянутый вместо поручней: обе руки у него были заняты. В одной он держал бортовой журнал, в другой — шпаргалку. Шпаргалку одолжил ему Смига — говорили, что с ней летал весь курс. Неясно, правда, как она возвращалась обратно, ведь после первого пробного полёта курсантов сразу же отправляли на север, на Базу, и зубрёжка к выпускным экзаменам шла уже там. Но, видно, как-то она возвращалась, — может, её сбрасывали на парашюте? Конечно, это была только шутка.
Он стоял на пружинящей стальной доске, над сорокаметровой бездной, и коротал время, пробуя угадать, будут ли его обыскивать, — это, увы, случалось. В пробные полёты курсанты брали самые неожиданные и строжайше запрещённые вещи: от плоских фляжек с водкой и жевательного табака до фотографий знакомых девушек. Не говоря уж, само собой, о шпаргалках. Пиркс долго искал на себе место, где бы её спрятать. Он перепрятывал её раз пятнадцать — в ботинок под пятку, между двумя носками, за край ботинка, во внутренний карман комбинезона, в маленький звёздный атлас — карманные брать разрешалось; подошёл бы футляр для очков, но, во-первых, футляр понадобился бы громадный, во-вторых, он не носил очков. Чуть позже он сообразил. что в очках его бы не приняли в Институт.
Итак, он стоял на стальном помосте в ожидании обоих инструкторов и Шефа, а те почему-то опаздывали, хотя старт был назначен на девятнадцать сорок, а часы уже показывали девятнадцать двадцать семь. Будь у него кусочек пластыря, он, пожалуй, прилепил бы шпаргалку под мышкой. Говорят, коротышка Джеркес так и сделал, а когда инструктор дотронулся до него, запищал, что, дескать, боится щекотки, — и проскочил. Но Пиркс не был похож на человека, который боится щекотки. Он это знал и не обманывался на свой счёт. Поэтому он просто держал шпаргалку в правой руке; потом, вспомнив, что придётся здороваться за руку со всей троицей, переложил шпаргалку в левую, а бортжурнал — из левой в правую. Манипулируя таким образом, он незаметно привёл в движение стальной помост — тот уже раскачивался, как трамплин. И тут он услышал шаги. Идущих он увидел не сразу — под крышей ангара было темно.
Явились все трое, как обычно ради такой оказии — в мундирах, стройные и подтянутые, особенно Шеф. А на нём, на курсанте Пирксе, был комбинезон, который даже без воздуха выглядел как двадцать сложенных вместе доспехов регбийного игрока, к тому же по обе стороны высокого ворота свисали разъёмы кабелей ближней и дальней радиосвязи, на шее болтался шланг кислородного аппарата с вентилем на конце, в спину врезался резервный баллон, в двойном противопотном белье было дьявольски жарко, но пуще всего его донимало устройство, благодаря которому в полёте не надо отлучаться по нужде (впрочем, в ракете первой ступени, служившей для пробных полётов, отлучиться было бы некуда).
