Несколько раз Пол с силой дернул деревянный стержень и услышал уже привычный резкий стук створок бомболюка позади себя. Поднявшись на четвереньки, Холман не без труда развернулся, едва не упав — подвела закоченевшая рука — и посветил фонариком. Да, все бомбы сброшены. Пол представил это падение — черные сигары, пикирующие в ночном небе. Наверное, забавно, что немцы этого и не знают, а он знает об их неведении.
Холману не раз доводилось лежать под немецкими бомбами и пятнадцатидюймовыми снарядами сверхдальней артиллерии — немцы, надо отдать им должное, изо всех сил старались достать летчиков Независимых ВВС и на земле. Как-то раз в перерыве между ночными заданиями Пол увидел плачущих французов, убирающих тела родных после налета его германских коллег. Тогда он в ужасе сказал другу, что никогда не полетит бомбить снова. При всей ненависти к бошам, развязавшим мировую бойню, сама мысль о том, что он так же принесет смерть людям, была непереносима.
Но затем… Затем был вылет, и еще один, и еще. Штурман никогда не видел самолично разрушений, причиной которых становился, не чувствовал боли и страданий, которые приносили его бомбы. Вспышки разрывов далеко внизу следовали за движением его руки, как электрический свет за поворотом выключателя. Пол бросал бомбы, не думая о последствиях, так же как не думал о них конструктор, придумавший бомбу и рабочий, сделавший ее.
Просто работа, которую следовало сделать как можно лучше. И он был рад ее делать. Если он промахивался, тысячи британцев продолжали умирать. Если попадал в очередной мост или ангар — истекающий кровью фронт получал небольшую передышку.
Пол повернулся к пилоту.
— Все ушли, сэр, я… О! Смотри! Смотри!
Далеко внизу один за другим полыхали яркие огни, площадь заволокло клубами дыма, медленно сливающимися в один сплошной покров. Чуть не плача от радости, пилот и штурман пожали друг другу руки. «Чертовски здорово, Пол, чертовски здорово!» Пилот от всей души ударил его по спине. До конца своих дней Пол будет помнить темную фигуру стрелка с поднятыми большими пальцами, в один миг ставшую угольно-черной на фоне ослепительно белого взрыва «Большой» бомбы. В центре Берлина словно пробудился вулкан, извергающий столб огня и дыма, грозящий пронзить небесные сферы. Перед его исполинской мощью здания, несколько мгновений назад непоколебимые, осыпались и таяли, подобно кускам рафинада в кипятке.
За весь полет до базы никто больше не проронил ни слова.
Тысячи полуодетых людей, высыпавших на улицы при первых ударах бомб, смотрели в небо, с которого доносилось прерывистое гудение, словно огромная стая жуков, невидимых во тьме, кружила над германской столицей. Не было сил ни на крики, ни на проклятия. Кто-то дрожащими пальцами пытался закурить, но на него шикнули сразу с нескольких сторон, умоляя погасить спичку. Косились даже на белые рубашки и белье, хотя «ориентиров» для пилотов хватало и без того — разгорающиеся пожары были видны отовсюду. «Каркасы» с фосфорными бомбами сделали свое дело. Поразительно, но, за исключением кричащих раненых, берлинцы разговаривали только шепотом, словно любой громкий звук мог достичь ушей тех, кто управлял невидимой смертью, и новая серия бомб тотчас же обрушилась бы на голову смельчака, заставив его умолкнуть навеки.
Взрывы продолжали сотрясать город, но никто не прятался, как будто смерть угрожала лишь тем, кто оставался внутри домов. Столица великого рейха оцепенела, подобно путешественнику, вернувшемуся в родной дом и внезапно узревшему оскал львиной пасти.
Наверное, только один человек среди потрясенной толпы не видел серую, пронизываемую розовыми всполохами, пелену, повисшую над Берлином. Он шел посреди проезжей части, почти вслепую, то и дело спотыкаясь, наталкиваясь на других людей. Его с проклятиями отталкивали, но пожилой человек все так же брел на неверных ногах, а перед его остановившимся взором вставали отсветы совсем другого пожара.
Почти четыре года назад, в сентябре… Тогда экипаж «корабля типа Р» завороженно наблюдал, как их тяжелая трехсоткилограммовая бомба в несколько мгновений превратила городской квартал в груду обломков и щебня. Всего один небесный посланник поверг миллионы горожан в ужас. По улицам Лондона текли огненные реки, в их зареве все новые и новые заряды вздымали ввысь воздух рельсы, обломки автобусов и зданий. А командир их цеппелина с невозмутимым старанием, как будто сидя у себя дома за шахматами, выбирал подходящие цели для оставшегося груза.
Пройдет чуть больше года, и экипаж, получивший новую машину взамен списанной, погибнет в очередном рейде на британскую столицу. Погибнут все, кроме него, оставшегося на земле. Забарахливший незадолго до рейда «Майбах» изувечил механику руку, но спас жизнь.
Он больше не мог идти и присел у фонарного столба, опершись пылающим лбом о холодный металл. Прямо перед его глазами оказался обрывок свежей цирковой афиши. Новая вспышка огня осветила черные смазанные буквы.
«…только сегодня, 31 мая … фокусы и таинственная восточная маги…»
Внезапная мысль обожгла его, как удар тока.
Дата! Конечно же, тридцать первое мая, будь оно проклято!
Англичане не забыли. Они ничего не забыли…
— Воз-мез-дие… — прошептал он, сипящие звуки протискивались из перекошенного нервной судорогой рта по одному, как шахтеры из заваленного забоя. Протискивались, чтобы утонуть в невообразимой какофонии царящей вокруг, среди криков, свистков очнувшейся полиции, воя сирен карт скорой помощи и пожарной охраны, в грохоте рушащихся зданий.
— Это возмездие… — повторил он. — Всем нам…
Блаженное забытие милосердно накрыло его пологом глубокого обморока, но старый механик еще успел подумать — играют ли в шахматы английские пилоты, так страшно отомстившие тем, кто недавно рукоплескал словам: «Мы готовы к тому, чтобы превратить Лондон в руины»?
Звук летящего снаряда было слышно даже глубоко под землей, как будто неторопливо приближался прибывающий на станцию поезд. Тяжелый «чемодан», видно с французской пушки на рельсах. Двести двадцать миллиметров, как минимум. Странно, казалось бы, из блиндажа его не должно быть слышно, но надсадный свистящий вой словно ввинчивался в черепную коробку, отзываясь мелкой дрожью в кончиках пальцев. «Чемоданы» всегда летят медленно… Их даже можно различить в полете. Или так кажется тем, кому довелось пережить почти месячный артобстрел на Ипре.
Попадание. Где-то в отдалении, гулкое «БАМММ» и дрожь земли, качающая маленькое укрытие, как засыпающий ребенок погремушку. Откуда-то с потолка просыпался песок и мелкий мусор. Одиночный выстрел, слава богу. Не частокол разрывов высотой с колокольню — как было во Фреснуа.
