Как известно, встреча астронавтов Ноя Волина, Арно Трейвела, а также Латио Кирда и Командующего эскадрой Рифта Уго До Зара наблюдалась на экранах видеосвязи “Пульсара”, и сообщение, посланное с борта разведчика, было принято одним из наших кораблей.
Тщательное изучение видеозаписи позволяет сделать вывод о том, что нами не был учтен важный фактор.
Непосредственно перед исчезновением в руках Латио Кирда находился некий предмет. По недавнему свидетельству Бальграма, это была грави-бомба огромной разрушительной силы. Судя по движениям рук бальграмца, он привел ее в действие как раз в тот момент, когда небывалое возмущение пространства-времени поглотило корабли.
Поскольку очевидно, что пространственно-временной континуум вышел из-под контроля рифтян, результат процесса стал непредсказуем. Иными словами, исчезнувшие корабли могут “вынырнуть” в любом месте и в любое время. Но, очутившись в обычном пространстве-времени, бомба в тот же миг взорвется. Необходимо немедленное объединение усилий трех планет для предотвращения этой страшной угрозы…
Космонаблюдатель Лин Трейвел”.
(Фантастический рассказ из цикла «Земля. 3000 год»)
— Мистер Хемингуэй, а мистер Хемингуэй!
— А? Что?
— Мистер Хемингуэй! Да проснитесь же!
— Где я? Что со мной?
Он сел на постели, кулаками протер глаза, огляделся.
— Опять я в клинике Мэйо?
— Нет, мистер Хемингуэй. Это не клиника Мэйо. Это нечто совсем другое.
— Черт побери! Хотел бы я знать, что это за место. Надеюсь, глоток хорошего виски у вас найдется?
— А как же, мистер Хемингуэй! Специально для
вас припасли!
— Тащите его сюда, да поживее! У меня в горле
пересохло.
Человек в белом халате сделал знак стоявшей рядом с ним девушке. Она вышла, но скоро вернулась. В руке у нее была початая бутылка шотландского виски и стакан. Она протянула все это Хемингуэю. Тот аккуратно налил виски в стакан и сделал порядочный глоток.
— Совсем недурно, — сказал он. — Вот разве что немного гарью попахивает.
— Другого виски сейчас делать не умеют, — сказал человек в белом халате.
Услыхав его слова, Хемингуэй одобрительно щелкнул пальцами.
— Вот именно, сейчас, — сказал он, обрадовавшись чему-то. — Раньше такого не было. Раньше и виски было о'кей. В прежние времена за такое виски владелец завода жестоко поплатился бы. И поделом! А сейчас… Миром правят подонки. Муть, вроде той, которая остается на дне пивной кружки, куда проститутки набросали окурков.
Он запустил в бороду пятерню, поскреб ее. Потом сказал:
— А где я? Что со мной было? Что-нибудь серьезное? Или как обычно — автодорожное происшествие, авиакатастрофа, уличная драка, отравление алкоголем, белая горячка?
Хемингуэй засмеялся. Он пребывал в хорошем настроении. Это был добрый признак.
— Вы… в больнице, — ответил человек в белом халате после секундного замешательства. Замешательство было небольшим, неуловимым, почти незаметным, но наметанный глаз Хемингуэя был начеку. Эрнест умел правильно оценивать обстановку. Эрнест всегда жил по-настоящему. У него был большой опыт, и этого у него никто не мог отнять. Никто и никогда. Никогда и никто.
— Вы в больнице, — повторил человек и тут же поспешил добавить: — Но вы совершенно здоровы. Совершенно. Легкое сотрясение мозга, которое произошло у вас в результате несчастного случая, и небольшой курс психотерапии, к которому мы прибегли в целях вашего лечения, теперь уже позади. Все плохое уже позади. Вы абсолютно здоровы. Мы вас выписываем. Сегодня же мы отвезем вас домой.
— Кой черт! — сказал Хемингуэй, вставая на ноги. — Если я здоров, то нечего со мной цацкаться. Ужасно не люблю, когда со мной носятся, словно с ребенком. Я сам доберусь домой. Слава богу, с памятью все в порядке. Не волнуйтесь, я помню, где живу. Отлично помню.
Он выпрямился. Умные глаза смотрели на собеседника, под выцветшей ковбойкой билось мужественное и доброе сердце Папы. Лоб прорезали глубокие морщины — неуловимые следы времени, которые не минуют никого из нас, живущих на Земле.
— Ну, чего уставились? — громко сказал он, глядя в глаза поочередно то человеку с усталым лицом в белом халате, то девушке, стоявшей рядом с тем и, надо полагать, его помощнице, медсестре. — Давайте лучше выпьем. За знакомство.
Он нетерпеливо щелкнул пальцами, и человек в белом вновь сделал девушке знак. Она опять вышла, а вернулась уже со стаканами.
Девушка была хороша собой. Волосы у нее были, словно вороново крыло, грудь — высокая и красивая, и вообще вся она была длинноногая, стройная. Приглянулась Хемингуэю. Все это время, — пока она выходила, отсутствовала, а потом возвращалась, — человек в белом халате ненавязчиво наблюдал за Хемингуэем и, видимо, остался удовлетворен результатами. Во всяком случае, теперь в его глазах уже не было тревожных огоньков, как вначале.
— Давайте знакомиться, — повторил Хемингуэй сразу, как только девушка вошла. — Хотя меня вы, вероятно, знаете. Пока я валялся здесь без сознания, вы, должно быть, хорошо изучили мои потроха. Но результатами вашей штопки я доволен, — он поиграл бицепсами и нарочно выпятил грудь. От глаз его разбежались в разные стороны веселые лучики, включая теплую улыбку на добром лице. — А вот я вас совсем не знаю. — Он протянул ладонь человеку в белом: — Эрнест.
— Мигель, — представился тот. И, поколебавшись, добавил: — Лечащий врач.
— Дайте рецепт, доктор, — незлобно съязвил Хемингуэй и горячо потряс его руку.
Потом повернулся к девушке:
— А вас как зовут, юное создание? Горный эдельвейс? Прелестный цветок Италии? Волшебная испанская роза? Или же в ваших жилах течет горячая кровь предков-индейцев?
— Рената, — скромно ответила девушка, потупив взор. Она почувствовала, как кровь ударила ей в голову, и щеки начали наливаться пунцовой краской.
— Ого-го! — восхищенно воскликнул Хемингуэй. — Даже смуглая кожа не в состоянии вас спасти.
— Мистер Хемингуэй, — обратился к нему человек в белом, но был тут же перебит великим писателем:
— Зови меня просто Эрнесто, Мигель. Мы договорились, не правда ли?
— О да! Эрнесто, как вы себя чувствуете?
— Как я себя чувствую?
— Да, как вы себя чувствуете теперь?
— Теперь я чувствую себя просто великолепно. Я чувствую себя замечательно. Я полон сил, здоровья, желания, страсти жить! Какая все-таки это славная штука — жизнь! Давайте выпьем.
