– Черемуху? – удивился Сережа.
Володя рассмеялся и, опустив на свой стакан огромную оббитую лапу, заставил друга сделать то же самое. Посуда была сдвинута основаниями – и звук получился, как от столкновения двух булыжников. Бывшие одноклассники выпили и за неимением ложек подцепили икру из баночки обломками галеты.
– Слушай, – сказал Сергей. – А эта спиралька… откуда она у тебя?
Володя насмешливо разглядывал совершенно не изменившегося приятеля.
– Ну, скажем, купил…
– Слушай, а у кого?
Последний вопрос почему-то сильно не понравился Володе.
– Да иди ты к черту! – сказал он. – Нашел вообще, о чем говорить!.. Из наших кого-нибудь видел?
– Из наших? – Сережа подумал. – Скляра видел. В автобусе.
На мужественном лице Володи был изваян живой интерес.
– В автобусе? Ну-ну, и как он?
– Да знаешь, не очень… – признался Сережа. – Грязный какой-то, на ногах еле держится…
Володя скорбно кивал.
– Да, – сказал он наконец. – Спился Скляр. Мне об этом уже год назад говорили… А еще кого видел?
– Ленку видел, – улыбаясь от уха до уха, сообщил Сережа. – По телевизору.
Глаза у него блестели – видно было, что за пять лет пить он так и не научился.
– Да? – сразу оживившись, вскричал Володя. – И ты тоже?.. А я, ты понимаешь, смотрю в программке: конкурс красоты, финал… Включил – гляжу: елки-палки! Ленка наша в купальничке… дефилирует… – оборвал фразу, помрачнел и закончил ворчливо: – Насажали козлов в жюри… Видел, какую они мымру выбрали? Куплены все на корню…
– Да ну, не может быть… – усомнился Сережа.
– Куплены-куплены, – сказал Володя. – Но и она тоже хороша – предупредить не могла…
– А что бы ты сделал?
Володя молчал, угрюмо пошевеливая челюстью. Невыразительные глаза его как бы провернулись сами в себе и вообще перестали что-либо выражать.
– Да, слушай! – встрепенувшись вдруг, озабоченно проговорил он. – Ты сам-то – как? Никуда пока не собираешься? Ну там в Союз художников вступать?..
– Смеешься… – уныло молвил Сережа. – Какой там Союз!..
– Соберешься – скажи, – вполне серьезно предупредил Володя. – А то ведь там тоже, наверное, козлов полно… Вообще давай – рисуй, становись знаменитым… Чтобы я тобой гордился, понял?
Он снова плеснул в стаканы коньяк.
– Ну, давай… За нас! За десятый «вэ»!
Гляделки его затуманились, и он произнес мечтательно:
– Вот построю лет через пять виллу – с бассейном и с кинозалом… Соберу весь класс… И будете вы у меня там плавать и кино смотреть…
В открытую форточку с улицы забрело сдавленное «Заноси, тудытъ!..» – и гулкий стук опускаемой тяжести.
– А я так и не понял, – сказал Сережа. – Купил ты ее или выменял?
– Кого?
– Да спиральку эту… из отеля…
Володя вдруг изменился в лице. Переносица вздулась, как у тигра.
– Ты соображай, что говоришь! – гаркнул он на испуганно съежившегося Сережу.
– Так а что я такого?.. – растерянно пробормотал тот. – Я же…
Володя шумно дышал, раздувая ноздри. Потом вскочил, двинулся к двери, обернулся.
– Лучше бы ты меня на хрен послал! – в сердцах бросил он и исчез. Слышно было, как он громыхает за стеной своим спортивным железом. Совершенно сбитый с толку, Сергей ждал продолжения.
Володя вернулся с дымящейся сигаретой.
– Вот! – сказал он. – Закурил из-за тебя!..
И заходил, успокаиваясь, по гулкой пустой комнате. Все еще ничего не понимающий Сережа, прижав испачканные в краске ладони к груди, сидел на табуретке и только поворачивался вслед за разгневанным другом.
– Володь… – повторял он жалобно. – Ну извини, ну… Володь…
Володя стремительно нагнулся к отпрянувшему Сереже и потряс перед самым его лицом узловатыми, чуть скрюченными пальцами, в которых дьмилась сигарета.
– Ты запомни, – проговорил он с угрозой. – Я к этому отелю не подходил и не подхожу! И тебе не советую!..
Он выкинул докуренную едва до половины “честерфильдину” в форточку и, успокоившись малость, вернулся за стол. Сердито расплеснул остаток коньяка по стаканам.
– Ну прости, Володь… – Сережа чуть не плакал.
– Ладно, замяли… – хмуро проворчал Володя. – Ты смотри, еще кому-нибудь такое не ляпни. Скажи мне кто другой – в шесть секунд рыло бы начистил и с лестницы спустил…
– Так а что я ляпнул-то?
– Что-что… – Володя все еще посапывал разгневанно и в глаза не смотрел. – Можно подумать, не знаешь, как относятся к этим… Ну, к тем, которые у отеля пасутся…
– Знаю, – сказал Сережа. – Плохо.
– Плохо? Да их никто за людей не держит! Понял?.. – Володя проглотил коньяк и со стуком вернул стакан на стол. – Слышал, небось, на что они у проционов все эти побрякушки выменивают?
– Н-ну… я полагал, на сувениры какие-нибудь наши…
При этих словах тяжелая челюсть Володи отвалилась, и несколько секунд он смотрел на приятеля, приоткрыв рот.
– Черт тебя поймет, на каком ты свете живешь, – пробормотал он наконец. – На сувениры – надо же!..
– А на что же тогда?
– Не знаю, – отрывисто сказал Володя. – И никто не знает.
– То есть как?
– А так!.. – Явно нервничая, Володя одним движением растер в пальцах галетную крошку. Лицо его было угрюмо. – В общем, запомни: проционы эти… Ну, длинные такие, серебряные… Так вот они в обмен на всю эту шелупень что-то у человека забирают. По частям, понял? И никто не знает – что…
– Может, биополе? – испуганно раскрыв глаза, предположил Сергей.
– Ты прессу-то вообще читаешь? – поинтересовался Володя.
– Нет, – виновато сказал Сергей.
– Оно и видно… Проверяли уже ученые. Говорят: как было биополе – так и есть, никаких изменений…
– Так а что ж они тогда забирают-то?
– А черт его знает! – с досадой ответил Володя, – Верующие говорят: душу…
* * *
Выйдя из подъезда, Сергей остановился и долго смотрел, как по лаковому черному капоту Володиной «Волги» переползает скрюченный тополиный лист. Сережа наблюдал за ним с явным беспокойством, будучи, видимо, одним из тех, кто в любом пустяке видит отражение собственной жизни. Несколько раз листок подбирался к самому краю капота, но потом вздрагивал и поспешно отползал к центру. Наконец Сергей вздохнул и, поправив ремень этюдника, направился к прямоугольной сквозной дыре, выводящей со двора на улицу.
Улица Проциона двумя параллельными асфальтовыми лентами скатывалась по косогору к линии железной дороги – прямо в ощеренную черную пасть туннеля. В самом начале улицы, посреди голого глинистого газона стоял облицованный мрамором прямоугольный, как шкаф, обелиск. Плитки четыре с боковой стороны уже отпали, обнажив красное кирпичное экорше с серыми цементными жилами.
