Ведь он и корчевку пней затеял для того, чтобы грядки дальше протянуть. А тут еще мой полусон-полуявь. Лежа в избушке па топчане, я чувствовал себя как... дерево, как дерево перед грозой. Да, как вот эти березы. И судя по всему, то же самое, но раньше и острее пришло к Генке. Что-то он бормотал о ливне, который землю из-под ног выроет. А перед этим жаловался, мол, тело все истыкано. Стоя рядом с деревьями, в которые сам же заколотил гвозди. Что произошло? Чья воля заставила и Генку, и Степаныча жить горестями и болью леса? "Кожу он мне содрал..." И в то же время тракторист хладнокровно взрезывает пласт дернины, рвет всей мощью дизеля нежную дресву корней. Я сам неделю назад прошел с топором наш склон. Ведь не дрогнула рука, когда валил трепетавший молодняк. А сегодня рубить не хочется. Чем сегодняшний день отличается от предыдущих? Я вспоминал. Потайная тропка, царевна-лягушка под листом вахты, сладкая ключевая вода. Вода...
Мы все, кроме тракториста, пили эту воду.
В котелке оставался стылый чай. Неторопливо, прислушиваясь к себе, сделал несколько глотков. Ничего не произошло. Me стал более близким шум листвы, не придвинулся небосвод, не закричали прижатые ногой стебельки черники. Осторожно, как лекарство, я допил котелок. "Значит, не в воде дело?" Прилетел крапивник, сам с сосновую шишку, хвост задорным торчком. Весело заверещал и нырнул под кучу хвороста. Нет, мне не стал более понятным его язык, хотя птаха, прилетавшая каждый раз, когда я садился отдыхать, была мне симпатична.
"Эксперимент должен быть чистым, - я взял топор, - и доведен до конца". В один удар, превозмогая себя, срубил тонкую березку. Словно лопнувший трос хлестнул по ногам. От боли закрыло дыхание, и кровь густая, горячая- ударила в голову, плечи, грудь. Отдышавшись, закатал штанину - кожа на ноге была чистой, закатал другую- ни ссадины, ни пятнышка синяка. "Все-таки вода".
Ночь я провел спокойно. Ничего не снилось, не тревожило. Встал около четырех. Уже рассвело. Начиналась рабочая неделя. К шести мне нужно было успеть на поезд. Позавтракал всухомятку и зашагал по тропе. Миновал первый ручей, минуты через три подошел ко второму и повернул вверх по его течению. Около залома ручей пропал. Я перелез через поваленные ветром стволы источника не было. Нога по косточку тонула в зеленом мягком мхе. Никелевой полоской мелькнула впереди вода.
"Ну и ловок же ты, приятель. Пробил себе подземный коридор". Свитая из тугих струй блестящая дорожка привела к сосне-великану. Ручей вытекал из-под ее корней.
"Так вот где его исток. Высокая деревина. Небось помнит даже черносошных мужиков, что бежали от повинностей царя-плотника".
Начерпал во флягу и в термос холодной воды - продолжу опыты дома.
По слабо набитой тропе шел я к станции. Мысли были плавны, связны, как бег того ручья. Это, конечно, родник. Омывая корни патриарха леса, он каким-то образом вбирает в себя часть памяти дерева. А сосна помнит многое, очень многое. Существует гипотеза, утверждающая, что растения не только все чувствуют, но даже способны узнавать тех, кто когда-то причинил им страдания. Можно представить, сколько горькой мудрости накопила эта сосна, которая пережила и черные палы расчищаемых огнем северных пашен, и стоны падающих под топором товарищей, и жгучие трассы автоматных очередей, и визг бензопил. И эти горькие знания напитали ручей. Наверное, есть и еще подооные деревья, может, есть и такие же ручьи. Выпил пригоршню захотелось послушать лес, попять его, выпил вторую - и не хочется заниматься рубкой, а после третьей или пятой каждая былинка, каждый лист станут продолжением твоих рук, ног, губ.
Мне уже виделись светлые корпуса санатория, где врачуют разные душевные изъяны, добрые лица врачейлесников, а вокруг - бескрайняя зелень.
В будущий выходной обязательно смастерю небольшой берестяной ковшичек, повешу его на куст и шепну двум-трем коллегам по кооперативу о тропке к прозрачному ручью.
Когда-то Циолковский мечтал о дальних перелетах в космосе, долговременных станциях - поселениях в эфире. У каждого из моих сотоварищей уже есть в "Эфире" свой участок. Удивительное совпадение. Удивительное, по закономерное: будем учиться жить на земле.