Смольский достал из тайника тротил и принёс из бытовки таз с сахаром. Сахар подвинул Боре, а сам, вооружившись мотком синей изоленты, стал укреплять на мощной лобовой бронекости быка шашку. Шашка показалась до неприличия маленькой. Вторая, приклеенная рядом с первой, всех сомнений у Димы не развеяла. И тогда, чтобы уже наверняка, пришлёпнул поверху третью — с длинным дополнительным бикфордовым шнуром, прикрученным той же изолентой к легкой деревянной плашке. Борино внимание занимал только сахар. Манипуляции двуногого оставили его равнодушным. Марсианин погладил Борю по уху и зажёг шнур.
***Я вывернул из-за угла свинарника и увидел Смольского, садящегося на завалинку свинарника напротив вышки. Выражение лица его было… Странным.
— Димон, ты чего?
Смольский коротко взглянул на меня и ответил:
— Мне приказали убить животное. Но я, видишь ли, решил его оглушить.
— Чем — оглушить?! Димка, да ты ё… — тут я заметил привязанного берсерка Борю, заляпанный изолентой лоб быка, прямоугольники шашек, резко бьющий вверх синеватый дымок — и поперхнулся.
— Кретин! — и хотел нырнуть обратно за угол барака, но ноги сами понесли меня к Боре.
Я видел, что успеваю. Надо только вырвать дурацкий клоунский шнур, прикрученный изолентой — я отметил — почему-то к школьной линейке. Прыжок, другой, третий — руку вперёд, пальцы сжать, схватить, дернуть, размахнуться и бросить, бросить как можно дальше…
Ахнуло так, что в трёхэтажной полковой казарме вылетели стёкла, а на складах РАВ сработала сигнализация. Тревожная группа, дежурный по полку, свободная смена караула подбежали к свинарнику, перекрывая все нормативы прибытия к месту происшествия. И остолбенели. Крыша на свинарнике отсутствовала напрочь. И — странно — не было караульной вышки. Нигде. На завалинке, прижимая к обгорелой хэбешке бычью ногу, сидел, покачиваясь, всклокоченный, в пятнах сажи, Марсианин и тихо причитал: «Бедный Боря… Бедный Боря…» Ни одного другого Бориного фрагмента больше не нашли.
Да, вот ещё: если учитывать последующие события, никто не нашёл меня.
Или…
— …или я не буду больше редактором. А вы, Олег Викторович, кем тогда будете вы? Вернётесь к себе в кочегарку?! — Тортилла сняла запотевшие очёчки и неожиданно закончила: — А мне, между прочим, ещё внучку растить и воспитывать!
Чёрт, ну почему от неё всегда так пахнет старушками, тоскливо подумал Олег. Сколько ей, сорок восемь? Сорок девять?!
— Я всё понял, Валентина Андреевна. У нас есть редактор, у редактора есть внучка, у внучки есть Жучка. И печатать мой материал мы не будем, потому что всех нас посадят, как репку. Знаете что? Идите к дьяволу! Ну чего вы боитесь, объясните, пожалуйста? Это ведь сказка, просто ска-з-ка! А насчёт кочегарки — я, между прочим, из неё и не уходил. И вы об этом прекрасно осведомлены. Трудясь только на нашей творческой ниве, Валентина Андреевна, с голоду сдохнешь.
Последнюю зарплату в редакции районки выдали пятью килограммами конфет «Грильяж в шоколаде», пятью же литрами оливкового масла в пластиковой канистре и тремя большими махровыми индонезийскими полотенцами. Такой набор — барство. В муниципальном ритуальном агентстве «Земля и Люди», например, получку опять надгробными плитами дали. Сосед Олега по дому Вовчик одну плиту пытался своей тёще толкнуть, поменять на сало и чуть-чуть самогонки со словами: «Мама, нуда вам же нужнее!». Теперь у него суета, куча дальних родственников приехала — тёщу удар хватил. Похороны как раз сегодня.
— …Извините, Валентина Андреевна, вы что-то сказали?
— Олег, о чём вы думаете в самом деле? Я вам повторяю ещё раз: оставьте глупости, и после обеда надо сдать двести строк на третью полосу — что хотите.
— Ну, раз что хочу… Тогда домой пойду, я с ночи. Устал. А двести строк у Глебушки возьмите. Я видел, у него новый замечательнейший этюд в прозе про зябь и пашни родился.
Олег, не глядя на редакторшу, повернулся и пошёл к двери. Но Тортилла ещё не наговорилась:
— Подождите, Олег Викторович. Я понимаю, вы личность творческая, так сказать живёте в своём мире… Но работаете вы здесь! И у нас районная газета! У нас глава района новый, редакция, если вы забыли, находится в здании администрации!
— Не забыл, конечно, Валентина Андреевна, а в чём дело-то? — невинно поинтересовался Олег.
— Ваш внешний вид! — взбешённая Тортилла даже подпрыгнула на своём стуле. Такой она Олегу нравилась больше всего: маленькая, нечистые волосёнки дыбком, очёчки снова сразу запотели, напряглась вся, коготками в столешницу вцепилась. Ну, прямо анекдот про старую, беззубую, но очень злую собачку: не закусает, так засосёт насмерть. — Ваш внешний вид!
— Но я же подстригся. Вы как просили, я сделал, — честные карие глаза Олега лучились удивлением и непониманием. Он полностью расслабился и кайфовал: такие моменты почти компенсировали безденежье и тягомотную трясину газетной текучки. — И даже бороду сбрил. Почти.
Тортилла неожиданно вздохнула и устало махнула ручкой, — иди уж, мол. Скандала не получилось. «Сдаёт старушка, что ли? — подумал Олег, поправляя чёрную таджикскую тюбетейку на гладко выбритом черепе, — или что-то такое чувствует нехорошее?»
…Сегодня ночью на смене в котельной, накатив с напарником Валеркой-Таджиком дурной китайской водки, Олег пошёл на кардинальные изменения. Голову Валерка ему побрил, затем избавились от усов, бородку оставили только. Клинышком. Чистой воды импровизация — проколотое ухо и серёжка в нём. Просто водки было много, а серьга-колечко валялась в душевой уже с месяц: чья-то зазноба оставила, наверное. Таджик, оценив плоды совместных усилий, открыл свой шкафчик, достал тюбетейку — память о далёкой родине — и надел её на Олега. Восхитился: «Абрек, слушай! Дарю!». Выпили за абрека; отдельно — за тюбетейку.
Утром был понедельник, и на планёрку Олег, как всегда, опоздал. Скромно пристроившись на подоконнике, — стула, как обычно, не хватило — Олег ждал, пока на него обратят внимание. Не замечать его было среди коллег правилом хорошего тона. Только Палыч, бывший работник компетентных органов, по старой привычке влезть в душу, а потом заложить, подходил в курилке с разговорами за жизнь. Сам он никогда не курил, но в кармане держал пачку вонючей курской «Примы» и спички.
— Здравствуйте, Олег Викторович, — Тортилла вложила в приветствие годовой запас яда и сарказма. — Что это вы сегодня так рано?
— У нас с Таджиком, Валентина Андреевна, водка кончилась, — охотно пояснил Олег. — А сменщики, жлобы, врут — бабок нет, не заняли…
