^^^
Так для Дино началась новая жизнь. Компания «Хай-би» приняла все три го-ханэ, родившиеся в холле стеклянного небоскреба. На следующий день Дино снял скромную комнату в районе Сетагая, и приступил к обязанностям младшего служащего в отделе рекламы под началом улыбчивого Киоши-сана.
Идеи сыпались из Дино, как рис из дырявого мешка. Стоило ему только мысленно вызвать образ пяти цветков, краснеющих на клинке вакидзяси, как очередная го-ханэ ложилась на стол начальника отдела.
Через две недели Дино позвонил матери и спросил, куда переводить деньги. Мать плакала в трубку. Неоновые огни ночного города бились в стекла телефонной будки. «Темнота слепит. Яркий свет тоже», – подумал Дино, когда разговор закончился. Ему впервые в жизни было хорошо.
Спустя два месяца после приезда в Токио Дино стал мужчиной. Та самая зеленоволосая девушка, Наури, чьи слова об айну донеслись до Дино в холле, сама напросилась к нему в гости. Она сама, первой, поцеловала его, и сама расстегнула ему пояс… Как ни странно, Дино отнесся ко всему совершенно спокойно, лишь еще одна го-ханэ запечатлелась в памяти, когда он, отдыхая, лежал в полумраке рядом с Наури: «Женская грудь. Выпуклые глаза тишины».
Дино отработал на компанию «Хай-би» четыре года, пройдя путь от младшего служащего до заместителя начальника отдела рекламы. Он освоил компьютер, выучил английский европейский и почти справился с английским американским, купил квартиру и машину, небольшой ярко-красный роторный мобил «Мицубиси».
У ниходзинов не принято менять место работы. «Мы все – одна большая дружная семья!», – этот принцип Дино вдалбливали с самого начала. «Семьи одинаковы. Каждая имеет изгоя», – подумал однажды Дино и уволился.
Наури плакала и умоляла его вернуться. Она грозилась, что не будет жить с Дино, она ползала на коленях, взывая к его совести и чувству благодарности. Дино сказал: «Деяние совершено. Обернувшийся недостоин уважения». Наури ушла…
Вернулась она через полгода, когда Дино в качестве фри-ланса сотрудничал с пятью международными рекламными концернами и вовсю думал о создании собственного креативного агентства. Наури перекрасила волосы и перестала пользоваться косметикой. Когда она вошла в новый дом Дино на побережье Аракава и встала в дверях, склонив голову, Дино бросился в глаза странно округлившийся живот. Через секунду он дрогнувшим голосом произнес: «Жизнь суетна. Важно выбрать главное».
Наури зарыдала и бросилась Дино на шею…
(((
Глубоководный кальмар спал. Перемигивались под прозрачной кожей огоньки, ровно светились жизненно важные органы, разноцветная кровь спокойно бежала по артериям.
Все кончено. Дино сел на край стола, бездумно посмотрел на пожелтевший лист рисовой бумаге, на котором выцветший покоробившийся черный осьминог раскинул свои щупальца.
Го-ханэ… Счастье и проклятие Дино. «Феномен нового гения японской культуры!», «Пять слов, которые перевернули мир!», «Дино Онага – великий рекламщик или новый Конфуций?» – заголовки газет десятилетней давности всплыли из глубин памяти, словно красные карпы кои в пруду возле могилы матери.
Да, все кончено. Кровь айну больше не помогает Дино. Конечно, назад уже ничего не вернуть, он больше никогда не будет посмешищем для высокомерных ниходзинов, и дети его не будут.
Но жить, потеряв то, что двадцать лет грело душу… Невозможно, немыслимо, постыдно. Кому он теперь нужен такой… оскопленный… Наури? У нее молодой любовник, с которым она встречается по пятницам в павильоне у сада. Детям? Сын учится в Лондоне, собирается делать карьеру юриста, дочь, родившаяся в год смерти матери и удивительно похожая на Наури, обеспечена на всю жизнь бессрочной рентой. Все. Тридцать пять лет – и все…
Дино не глядя вытащил из бара бутылку, глотнул, поморщился – «Баккарди», ром, крепкий и пряный. Впрочем, как раз то, что нужно.
Он еще раз попытался увидеть пять кровавых цветков на синеватом металле, напрягся… Ну! «Потерянное… потерявшееся… пропавшее… дар… вернется лишь к тому… вернется… возвращается…» Дино еще раз приложился к бутылке и с ненавистью посмотрел на черного осьминога…
«Сепуко – это, конечно, подростковая блажь, романтика. Нет, я мужчина, и все будет по-мужски…», – Дино отбросил бутылку, выдвинул ящик стола, ощутил ладонью холодность металла. Этот пистолет, раритетный «Намбу» 1925 года выпуска, он приобрел случайно, на аукционе, и с тех пор тяжелая вороненая машинка для вышибания мозгов так и лежала в ящике, ожидая своего часа. И вот этот час настал…
Повертев оружие в руках, Дино разобрался с предохранителем, оттянул затвор, внимательно посмотрел в непроницаемую тьму, гнездившуюся в стволе.
Тон-н-нг! – низкий вибрирующий звук прокатился по залитой светом студии, заставив Дино вздрогнуть. Птица. Ночная птица, привлеченная необычайно ярким светом, ударилась о стекло. Так уже бывало.
Айну верили, что души умерших превращаются в птиц, чтобы долететь до небесной обители. Души праведников – в белых чаек, души злодеев – в сов и нетопырей.
Дино хмыкнул – нетопырь не птица, это животное, млекопитающее. В голову лезла всякая ерунда. Интересно, в кого обратится его душа? Наверное, в утку. В дикую коричневую утку. Почему-то Дино всегда нравились эти независимые важные птицы. Хотя, если учитывать фамилию, он станет сорокой. Серой сорокой, что без толку трещит ночью в зарослях на склоне горы.
Неожиданно Дино обнаружил, что по-прежнему стоит у стола и держит «Намбу» стволом к себе. Ну что ж, пора. Он бросил последний взгляд на тьму за окнами, глубоко вздохнул и с силой потянул спусковой крючок…
«Я маленький лисенок Обо, я живу в лесу! Я маленький лисенок Обо, я живу в лесу!», – быстро пропел желтый «домашний» телефон на столе. Дино вздрогнул…
Д-а-ах! – пистолет грохнул, руку дернуло отдачей. Словно огромный камень ударил Дино в левое плечо, отшвырнул к стене и пропал. В воздухе запахло кислым и горелым, синеватый дым быстро рассеивался. «Я маленький лисенок Обо, я живу в лесу!», – заливался телефон.
– Я маленький лисенок Обо… – прошептал Дино, скосил глаза и увидел, как на белоснежном пластике пола капли крови из раны образовали трилистник. «Три совершеннее пяти», – произнес в мозгу Дино писклявый голосок лисенка Обо. Перед глазами поплыли разноцветные пятна…
Дино с трудом встал. Левая рука висела плетью, но крови почти не было – пуля не задела крупных сосудов. Ткнув стволом пистолета в сенсор спикофона, Дино хрипло сказал:
– Халло…
– Отец, это я… – искаженный помехами голос сына дрожал.
– Здравствуй. – Дино поморщился и нагнулся ближе к динамику – повышать голос было больно.
