Появление огневок
Все это, повторяю, я узнал много позже усть-хотимских событий; тогда же, когда мы со Славкой Угличем собрались в таежный маршрут, я и понятия не имел, что услышанное где-то краем уха сообщение о событиях в Англии будет иметь к нам самое непосредственное отношение. Целью нашего запланированного на следующее утро похода были обширные усть-хотимские топи. В этом районе зарегистрировали несколько случаев энцефалита, и я со Славкой, паразитологом биостанции, должны были заняться поисками бациллоносителей этой болезни - клещей. Захватив микроскопы, пробирки, банки и канистру со спиртом, мы выехали в деревню Потемки сначала на газике, потом на лошадях, а за Приозерьем уже никаких дорог не было. Отправив наше экспедиционное имущество за несколько десятков километров в объезд, мы зашагали по лесу, и, наконец, усталые, промокшие и голодные, добрались до Потемок, где и заночевали у Прохоровых, местных охотников-звероловов.
Здесь я впервые услыхал об огневках.
– Дальше-то куда? - спросил меня старший из Прохоровых, Семен.
Я ответил.
– У нас тут никто не болеет. Может, к северу, на лесоповале?
– А в Усть-Хотимске?
– Так нет же никакого Хотимска, - засмеялся Прохоров, - это болота так называются.
– И на болотах есть сушь.
– Есть-то есть. Даже близко. Там в кустарнике этих клещей тьма-тьмущая. Только... - он замялся.
– Что "только"? По болоту не пройти?
– Почему не пройти? Пройдем. У нас на это болотные плетенки есть. Лыжи вроде. Прохоровские. Испокон веков мастерим. Любую трясину пройдут - чем гуще, тем лучше. Только я не об этом. Об огневках. Не испугаетесь?
Я не понял:
– Какие огневки? Это же семейство бабочек-вредителей.
– А если эта бабочка полтора метра в размахе? И горит, как уголь в печке. У Ваньки Мотовкина собаку сожгла. Три дня без просыпу пил.
– Сообщили в район?
– Да кто же Ваньке поверит? Самогонщик и враль. И собаку, верно, сам подстрелил.
– А кто-нибудь еще видел?
– Огневок-то? Идет слушок. Проверить бы, да брательники побаиваются. А одному на болоте не резон.
– Так пойдем вместе, - обрадовался я. - У нас и ружье на двоих.
– Ружей-то хватит, - задумался Прохоров, критически оглядывая наше снаряжение. - Только без груза пойдем. Налегке. Огневки там или не огневки, а на болоте сноровка нужна.
На рассвете мы уже стояли на краю леса. Низкое-низкое небо, такое же темное, как окружавшие нас ели и лиственницы, нависало над плотным сизым туманом. Туман съедал и даль, и близь, и дегтярную воду у самого берега. За спиной у каждого кроме охотничьей двустволки болталась пара болотных лыж, коротких и широких. Но Прохоров, не надевая их, шагнул прямо в воду. Сапоги у него в отличие от наших, резиновых, были яловые, высокие, до бедра, и туго перетянуты сверху тоненьким ремешком. Да и брезентовая куртка Семена лучше защищала от дождя, чем наши городские "болоньи".
– Шагайте смело, - сказал Прохоров, - глубоко не провалитесь, под ногами тропа.
Мы шли по мелкой воде, ощущая под ногами скользкий горбыль и старались не отставать от шагавшего впереди Прохорова. Туман словно отползал перед нами, высветляя торчавшие из воды кочки с зеленой болотной травой или сизыми мшаниками.
– Стоп, - сказал вдруг Прохоров через полчаса, - влазь на кочку и обувайся.
Под обувкой он подразумевал лыжи, которые мы довольно сносно прикрепили к нашим хлебнувшим уже воды сапогам.
– Тропа кончилась? - спросил я.
– Сворачивает, а нам к острову надо, - сказал Прохоров. - Ближе друг к дружке держись, а то оступишься - засосет.
Мы пошли на лыжах, легко сказать пошли - еле-еле переступали, с трудом вытягивая их из топкой грязи, но все-таки шли, не проваливались. "Прохоровские" держали марку: не размокали и не соскакивали. Так мы шли еще с полчаса, а нужный нам островок все еще прятался в тумане.
Вблизи туман совсем рассеялся, открыв картину, на которую не польстился бы ни один пейзажист. Черная грязь под ногами, ядовитая зелень травы и кочки с выгоревшим почему-то мхом. Потом уж мы поняли, почему он выгорел.
– Теперь смотри в оба, ребята, - предупредил Прохоров.
– А чего смотреть? - отозвался идущий впереди меня Углич. - Осока да кочки, - и вдруг замер с открытым ртом.
Впереди, метрах в двадцати от нас, вода вокруг кочки кипела и булькала, именно кипела, а не пузырилась от подземных газов. И вдруг из облака пара поднялся в воздух раскаленный лист, словно его сорвало ветром с крыши горящего дома. Поднявшись метра на три-четыре, он начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь-в-точь колено обычной водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в волка горсть песку.
Ржавая труба не слишком быстро, но и не слишком медленно наподобие лениво летящей птицы ринулась мимо остолбеневшего Прохорова к стоявшему позади Угличу. Тот даже выстрелить не успел, поднял двустволку прикладом вверх и ударил в разворот багрово-пылающего листа. Приклад, как топор, расколол лист надвое, и обе огненные половинки, скользнув по рукам Углича, погрузились в черную жижу. Тотчас же вода закипела, вздымаясь двумя фонтанами пара, как новоявленные гейзеры. Славка вскрикнул, выронил двустволку, погрузил обожженные руки в болото. Но вода кругом была слишком горячей.
– Назад! - крикнул Прохоров и помахал рукой: отступайте, мол. Я подхватил Славку под руки, и оба мы, ковыляя кое-как на залитых грязью лыжах, отступили метров на пятьдесят.
Обе половинки раскаленного листа сближались, соединяясь по разрыву, как амеба. "Дальше! Дальше!" - кричал, отходя, Прохоров. Но сам он почему-то отходил медленно, в руке у него чернел не то камень, не то деревяшка. Лист, поднявшись из дегтярной жижи, согнулся и разогнулся, словно пробуя прочность стыка. Он был совсем такой же, как и десять минут назад, когда его расколол приклад Углича.
И тут Прохоров швырнул свой черный, похожий на камень предмет прямо в центр огненного листа, одновременно плюхнувшись в болотную грязь. Грохот взрыва ударил в барабанные перепонки. Прохоров уже стоял на лыжах, а пылающего листа словно и не было - только плавали кругом какие-то рыжие тряпки. Но они медленно подтягивались друг к другу. Казалось, их стягивала, точно магнит, какая-то неведомая сила, и с каждой минутой лист постепенно собирался из лохмотьев и вскоре вырос до размера половичка, какой обычно кладут у входной двери в квартиру.
