— Почему ты меня не встретила? Ты получила мою космограмму? — Я шел с нею рядом, обескураженный, обеспокоенный. — Джин!
Она не отозвалась. Не оглохла ли она?! Я схватил ее за голое плечо.
— Джин!
Она даже не повернула головы. Мы подошли к угловой аптеке. Джин открыла дверь, вошла. Озадаченный, я последовал за ней. Джин остановилась в конце длинной очереди женщин. Она терпеливо ждала, двигаясь вместе с очередью.
Женщина впереди положила на прилавок деньги. Продавец протянул ей какой-то пакетик. Наконец, подошла к прилавку Джин. Она взяла такой же пакетик и обернулась.
— Фрэнк! Как ты сюда попал?!
Глаза ее были широко раскрыты. Мягкие оранжевые губы улыбались. Она не походила на образ, который я хранил в памяти. Но это была Джин, и она радовалась мне!
— Джин! — я смеялся от счастья. — Мне показалось, что с тобой стряслось что-то. Ты так странно себя вела.
Джин тоже засмеялась. Своим прежним смехом, открытым, звонким. А может, она не изменилась, подумал я. Может, сам я изменился?
— Глупости, — сказала Джин. — Что могло стрястись со мною? Ой, Фрэнк, ты вернулся!
Не обращая внимания на толпу в лавке, она обняла меня за шею и поцеловала в губы. Я смутился.
— Не здесь, Джин.
— Ты никогда больше не уедешь, — сказала Джин.
— Никогда, — повторил я. Я взглянул на пакетик в ее руке. — Что это? Что ты купила?
Джин пожала плечами.
— Сама не знаю. Это рекламировали. — Она разорвала обертку. — Зубная паста. — Казалось, она была разочарована.
— И ты не знала? — сказал я. — Не знала, что покупаешь?
Джин взяла меня за руку и потащила из лавки.
— Ой, не будем говорить о таких вещах. Тебя ведь долго не было. Все так изменилось. Расскажи лучше, как тебе жилось в этом твоем навигационном маяке?
Она вела меня к нашему дому.
— Я мог бы ответить одним словом. Тоска. Каждые двадцать четыре часа я…
— Погоди, Фрэнк, — перебила Джин. — После расскажешь. Я хочу домой.
— Три года в разлуке за целую жизнь вместе! — сказал я. — Не такая уж плохая сделка. Но почему ты не на службе?
— Ой, я бросила, — сказала Джин. — Зачем служить, когда у нас так много денег.
Я почему-то встревожился.
— А сколько у нас денег?
— Не знаю… — Она пожала плечами. — Ведь я никогда не была сильна в арифметике. И многое в жизни ценнее денег. Ты, например.
Сердце мое заколотилось. Мы разлучились с нею, когда были еще молодоженами, безумно любя друг друга. На три года я продал свою жизнь только потому, что хотел купить ей все самое лучшее в мире. И теперь она была мне еще нужнее.
— Тебе так не терпится привести меня домой? — улыбаясь, спросил я и обнял ее.
— Не надо, Фрэнк, — сказала Джин и чуть отодвинулась. Моя рука опустилась. — Я прозеваю программу.
— Программу?! — воскликнул я. — Ведь я только что вернулся!
— Конечно, — сказала Джин. — Но ведь ты же никуда не уезжаешь.
Мы подошли к парадному. Я схватил Джин за плечи.
— Джин! — сказал я. — Что с тобой? Я дома. После трех лет мучительного одиночества. Разве ты?..
— Не надо, Фрэнк, — сказала она. — Не будь животным.
Я попытался обнять ее, но она вывернулась.
Джин открыла дверь, ринулась мимо меня в столовую и тут же уселась перед телевизором. По экрану сновали все цвета радуги.
«ТРЕТ-СТИРАЕТ ТРЕТ-СТИРАЕТ СТИРОСАМ-СТИРОСАМ, — выла песня. — НЕ МОЙ НЕ ТРИ НЕ СТИРАЙ САМ ПЯТНА СТИРАЕТ СТИРОСАМ-СТИРОСАМ-СТИРОСАМ ПРИМЕНЯЙ СТИРОСАМ-СТИРОСАМ…»
— О, нет, — простонал я.
Пение длилось целую вечность. Наконец заглохло, и исчез водоворот красок. На экране мужчина с черными лоснящимися волосами страстно целовал блондинку. Оба они были убого одеты, но я так и не понял, почему. Они медленно, с трудом отрывались друг от друга.
— Джин, — сказал я, — выключи.
— Ты не понимаешь, — сказала Джин, не отводя глаз от экрана. — Я должна узнать, как поступит Сандра. Родни Джон искушает ее изменить мужу. Сандра терзается между романтикой и долгом.
«Так вот Сандра, чей муж мой лучший друг, — сказал мужчина. — Теперь, когда ты изведала всю силу и глубину моей любви, узы дружбы, честь, пристойность, богатство не имеют значения. Пойдешь ли ты со мной, Сандра, в мою хижину в горах?»
«О, Родни, — ответила блондинка, — тот, кто дал мне изведать любовь и страсть, что ушли, как я думала, навсегда. Я не могу. Любовь сильна, но зов долга сильнее».
Мужчина опять схватил ее в объятия, и они вместе стерлись и растаяли в свистопляске красок.
«СТИРОСАМ-СТИРОСАМ СТИРОСАМ-СТИРОСАМ!..»
Я смотрел как очумелый. Что произошло с миром после того, как я покинул его? Четырнадцать с половиной минут одной и той же, без конца повторяемой торговой рекламы и тридцать секунд глупейшей передачи! Что опрокинуло вверх дном мировые ценности?
Я потянулся к телевизору. Весь экран заполнял мужчина, указующий на меня пальцем. «Не выключай эту программу!» — скомандовал он.
Я повернул выключатель. Свет на экране погас. Джин вздрогнула.
— Фрэнк, — сказала она. — Нельзя этого делать.
— Почему нельзя? — спросил я. — Я хочу поговорить с тобой.
— Потом. Разве ты не слышал диктора? Разве ты не слышал, что он сказал?
Она включила телевизор и снова уселась в кресло. Я беспомощно наблюдал за ней. Я выбежал из столовой до того, как заполыхали краски новой рекламы. И в тот же миг монотонная песенка погналась за мной, словно неумолимый дух. Но я не слушал. Я стоял в дверях кухни, испуганный, широко раскрыв глаза.
Кухня вся от пола до потолка была забита сверкающей хромированной утварью, брошенной навалом — грудами, кучами. Мороженицы, жаровни, кастрюли, электроприборы всех видов, любой величины. Почти ни один из этих предметов не употреблялся — шнуры были аккуратно сложены и связаны, как в магазине.
Шкафы ломились от продуктов. Консервные банки, бутылки, свертки были беспорядочно запиханы на полки, одно на другое — вот-вот полетят вниз. Ими были завалены столы, они уже переваливались на пол. Еще немного, и в кухню нельзя будет войти.
Они скрещиваются здесь, плодятся, размножаются и бесстыдно мутируются в карикатуры на самих себя! — теряя рассудок, подумал я.
Я попятился, и за мной с треском захлопнулась дверь. Есть мне больше не хотелось.
Я пробрался в спальню. Вещи размножались и здесь. Их было так много, что они распахнули дверцы шкафов. Платья, обувь, меховые пальто, белье, полотенца загромоздили пол, наступая на узкий проход к неубранной кровати. Неряшливые груды вещей, одеванных и неодеванных.
В ванной комнате — сваленные друг на друга кувшины, бутылки, свертки, тюбики, зубные щетки. Даже в ванне — гора этих предметов. Где же она моется? — тупо недоумевал я.
