Первые дни полета были, словно первая экскурсия в Москву: захватывающе интересно и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.
Земля с высоты — гигантский глобус, заслоняющий небо. Учетверенная тяжесть, потом чудеса невесомости. Луна — чужой, черно–белый мир с ликом, изрытым оспой. Плавные лунные прыжки, густо–черные тени, пропасти, вековечная пыль. Я читал об этом, представлял себе, увидел и был потрясен.
А потом потянулись будни, упущенные писателями. Спаленка — три метра на три — гамаки, столик, шкаф. За стенкой — рабочая комната чуть побольше. В ней телескоп, пульт управления, приборы, счетные машины. Дальше — склады, машинная и полкилометра баков с топливом. Хочешь, прогуливайся вдоль баков, хочешь, надевай скафандр и кувыркайся в пространстве. А потом опять гамак, столик и шкаф. По существу — тюрьма. Тридцать лет со строгой изоляцией.
Тьма и звезды, звезды и тьма. На часах 24 деления, иначе спутаешься. День и ночь — никакой разницы. Днем в кабине — электричество, ночью — электричество. Днем за окошками звезды, ночью — звезды. Тишина. Покой. А на самом деле летим — состояние равномерного и прямолинейного движения. За час — почти полтора миллиона километров, за сутки — 35 миллионов. В журнале отмечаем: «23 мая прошли миллиард километров, 1 июня пересекли орбиту Сатурна». По этому случаю — парадный обед. Песни поем, радуемся. А по существу — условность, потому что до орбиты пустота и после нее — пустота. И сама орбита, собственно говоря, далеко в стороне. И Сатурн виден не лучше, чем с Земли — обыкновенной звездочкой.
Это Павел Александрович придумывал всякие праздники. Великий мастер был насыщать часы. Даже там в ракете ему не хватало времени. После сна — космическая зарядка, по крайней мере час. Без нее — мускулы атрофируются от постоянной невесомости. Обязательная прогулка в пространстве, осмотр ракеты снаружи, потом изнутри. Работа у телескопа. Обед. Затем два часа — диктовка воспоминаний. Мне диктовал он. Стенографическую машину нельзя было взять с собой, лишний груз. Потом чтение микрокниг. Дед читал ровно час и обязательно откладывал книгу, когда время приходило. Игра отчасти. И вместе с тем — борьба за бодрость. «Нужно завтрашний день ждать с нетерпением», — говорил он частенько. И я тянулся за стариком, как мог. Понимал, иначе нельзя. Раскиснешь, опустишься. Придет хандра, потом лень, потом болезни. И работу бросишь и обязанности забудешь. В космосе бывали трагедии: люди себя теряли и даже назад поворачивали.
От хандры одно спасенье — работа. Но как раз работы там немного. Осмотр, мелкая починка много времени не занимают. Свой проект реконструкции планет я разрабатывал, но больше для собственного удовольствия. Человечество — такой могучий коллектив, его в одиночку не обгонишь. А у меня знания по год вылета, для Земли устаревшие. Там идут вперед, я ничего не знаю.
Единственное разумное занятие — астрономические наблюдения. Каталог мы составляли — измеряли расстояния до звезд. Обычно измеряются они по треугольнику. Основание треугольника — диаметр земной орбиты, два угла — направление на звезду. По стороне и двум углам определяется и высота — расстояние до звезды. Но так как треугольники получаются худые и длиннющие, велики ошибки, и годится этот способ только для близких звезд. Нам было удобнее — мы ушли от Солнца в тысячу раз дальше, у нас основание треугольника в тысячу раз больше, можно измерять расстояния в тысячу раз точнее. Грубо говоря, до всех звезд, какие видны в телескоп. Ну вот и было нам занятие на всю дорогу: измеряешь, высчитываешь, измеряешь, высчитываешь. Потом пишешь в гроссбух: номер по каталогу такой–то, спектральный класс АО, расстояние — 7118 световых лет. Напишешь, и зло берет иной раз. Мы на семь световых суток всю жизнь тратим, а тут семь тысяч световых лет. Ведь никто никогда не полетит в такую даль, к этому солнцу класса АО.
Скука, томительное однообразие, и вместе с тем — настороженность. Годами ничего не случается, но каждую секунду может быть катастрофа. Ведь пустота не совсем пуста — летят метеориты, метеорная пыль. Даже газовые облака при нашей скорости опасны — врезаешься в них, как в воду. Еще какие–то встретили мы в пространстве уплотненные зоны, неизвестные науке. Когда входишь в них, все сдвигается, и в груди теснота. Почему — неясно. Метеорная пыль разъедает обшивку, металл устает, появились блуждающие токи. Так постепенно портится все. И глядишь — утечка воздуха, или управление вышло из строя, или приборы подвели. Годами ничего не случается, а лотом вдруг… Поэтому один кто–нибудь обязательно дежурит.
Хуже всего эти часы одинокого дежурства. Земля вспоминается. Хочется в лес и в поле. И чтобы ромашки цвели и жаворонки в синем блеске пели. В толпу хочется, в метро, на стадион, на митинг. Чтобы крик стоял, не звенящая тишина, чтобы локтями тебя толкали и тесно кругом, чтобы много–много людей, все незнакомые, и женщины, и девушки. Глаза закроешь — Красная площадь, Кремль, демонстрация, цветные флаги… Откроешь — гамак, столик и шкаф, за окошком звезды и тьма.
Так день за днем, месяц за месяцем. Нас шестеро было в ракете. Два года каждый из нас дежурил, четыре спал. Сон, конечно, искусственный, с охлаждением.
Я хорошо переносил пробуждение, а Дед наш — худо. Все–таки старый человек, сердце изношенное. Первый раз еще дело обошлось, а после второго и обмороки были и в сердце рези и в левое плечо отдавало. Часа четыре отхаживала его Айша — наш врач. И тогда она сказала, что за третий раз не ручается.
***
…Четырнадцать лет мы стремились к невидимой точке и настал, наконец, момент, когда мы сумели разглядеть цель — темный кружочек, заслоняющий звезды. Вышли мы на цель точно. Правильно указали ее земные астрономы. Но вот чего не разглядели они: оказалось, что Инфра Дракона не одинокое тело, а двойное. Два черных солнца там — А и В. А поменьше, В чуть побольше. А поближе к нам, В немного подальше. По–космически «немного». А вообще–то расстояние между ними больше, чем от Земли до Сатурна.
Мы все дрожали от нетерпения и Павел Александрович в особенности, хоть и виду не подавал. Он уже приготовил целый арсенал для межпланетных переговоров: световые сигналы, инфракрасные прожекторы. Была еще азбука с выпуклыми картинками, коллекция геометрических фигур.
Наступил торжественный день встречи.
С утра начали мы тормозить. Появился верх и низ, вещи, забытые в воздухе, попадали на пол. К середине суток темное пятнышко Инфры начало заметно расти, гасить звезды одну за другой. И, наконец, повисло против нас, этакое черное блюдо. Остановились мы. Стали временным спутником Инфры.
