- Работу по профессии, конечно. Роль в пьесе,- сказал он сквозь зубы,если ты сейчас свободен, я предлагаю тебе работу с моим заноскопом.
При взгляде на Отто Бентсона моя решимость никогда не стареть укрепилась в очередной раз.
- Возможно, у вас найдется работа и для моего доброго друга, Гая де Ламбанта, который почти так же знаменит, молод, беден и искусен, как и я?
Де Ламбант добавил:
- Один бедняк помогает одному бедняку или может помочь сразу двоим?
На это старик ответил, что в его скромный замысел вписывается лишь один человек. Кроме того, и маг по прозвищу Глас Народа, и личный астролог, основываясь на своих предчувствиях, указали, что бедняком, которому нужно помочь, является мастер Периан де Чироло.
Я спросил, что такое заноскоп - театр, что ли?
- У меня нет театра.- Старик понизил голос, придвинулся ко мне, став между мной и де Ламбантом, взял меня за пуговицу и тихо произнес: - Я не хочу говорить на улице. У меня много врагов, а у государства везде глаза и уши. Приходи в мое бедное жилище и увидишь сам, что я тебе предлагаю. Это имеет отношение скорее к вечному, чем к суетному. Я остановился недалеко отсюда, по другую сторону собора св. Марко, в постоялом дворе на улице Выставок, у таверны "Темный глаз". Приходи и увидишь сам, сбываются ли предсказания.
Позолоченный экипаж, прогромыхавший слишком близко, дал мне возможность отодвинуться от старика и не потерять при этом пуговицу.
- Возвращайтесь в свою таверну и к своему постоялому двору, наш почтенный друг. У нас есть другие дела, не имеющие отношения к заноскопам и звездам.
Он стоял передо мной, крепко сжав ящик под мышкой, прикусив губы. Его лицо ничего не выражало: ни разочарования, ни гнева. Лишь рассеянный взгляд. Казалось, он делал обо мне запись в канцелярской книге, хранящейся в его голове. Мы продолжили путь.
- Тебе следовало бы сходить и узнать, что старик может предложить. Никогда не упускай случая выдвинуться,- заметил де Ламбант.- По лохмотьям видно, что он богатый скупердяй.
Возможно, старик удрал из Толкхорна, прихватив сокровища города.
Подражая акценту Бентсона, выдававшему в нем северянина, я повторил его фразу:
- У меня есть враги, а у государства - глаза и уши... Может быть, он прогрессист или кто-то еще в этом роде. Я точно определяю людей, Гай. Поверь мне, старый притвора не предложит ничего, кроме повышенной цены на редкий товар.
- Может, ты и прав.
- Никогда не слышал, чтобы ты признавал это раньше. Де Ламбант выплюнул косточку персика прямо в сточную канаву.
- Я тоже достаточно точно оцениваю людей и считаю, что Поззи Кемперер не предложит нам ничего, не считая пинка под зад, если мы покажемся в его доме сегодня. Последую-ка своему первоначальному намерению и пойду к Труне. Там должен быть и Портинари, если только он выпросил прощение у отца. И Кайлус, если его пощадили быки. Моя дружба с Кайлусом становится все прочнее, благослови меня Господь. Пошли со мной.
- Но мы же решили идти к Кемпереру. Его лицо приняло дерзкое выражение.
- А сейчас я передумал. Я знаю, твое единственное желание - увидеть жену Кемперера. Она предпочитает тебя мне, так как близорука, чертова девчонка. Увидимся вечером у Труны?
- Что кроется за вашей неожиданной дружбой с Кайлусом? Кайлус Нортолини был молодым человеком со множеством сабельных шрамов и любовных побед, однако его надменный вид был не всем по вкусу.
Склонившись в подобострастной позе нищего с протянутой рукой, де Ламбант произнес:
- У Кайлуса всегда есть деньги, и он щедр. Он любит производить впечатление, а я очень впечатлителен.
Рука нищего приняла форму лапы с выпущенными когтями, голос изменился:
- И у меня сложилось впечатление, что сестра Кайлуса, Бедалар, очень красива и щедра. Я встретил ее и Кайлуса вблизи от Арены. Бедалар зажгла мое сердце и все остальное.
С этими словами де Ламбант покинул меня, изменив походку на ту, которая, по его мнению, подобала развратнику, каковым он себя и считал.
Де Ламбант направился в сторону крытых аркад Дворца Посетителей, я же в Благоуханный квартал, где жил наш достойный импресарио. В течение всех веков существования победоносной Византии сюда прибывали корабли с пряностями. Они проходили канал Вамонал, где проворные грузчики разгружали ароматный груз. В наши дни торговля шла не столь интенсивно, и часть складов превратилась в жилые дома. За исключением двух человек, играющих на флейтах, на улице никого не было.
Я подошел к дому Поззи Кемперера и назвал себя. В воздухе витал слабый аромат кардамона и гвоздики, напоминавший о прошедших днях. Пройти через двор Кемперера всегда было непросто. Он был завален поломанными экипажами, кусками разбитых скульптур и охранялся рычащими собаками. В клетке, в темном углу, сидел Альберт, обезьяна-ленивец, которого несколько лет назад привезли из Нового Света.
В свое время Альберт пользовался большой популярностью и был домашним любимцем, однако его приговорили к заключению в клетке после того, как он сильно удивил Поззи, укусив его за ягодицу в самый неподходящий момент. Поззи лежал в постели в объятиях примадонны театра. Очевидно, Альберт не смог преодолеть зависть к своему хозяину. Лакомые кусочки со стола господ больше Альберту не доставались. Теперь он ел вместе с собаками. Кемперер был злопамятным человеком, да и ягодица заживала медленно.
Я безошибочно рассчитал время визита. Кофе еще дымился на столе. Стулья были отодвинуты, Кемперер и его жена репетировали за прозрачной занавеской в дальнем углу комнаты. Некоторое время я стоял в тени, наблюдая за их фигурами, которые отчетливо выделялись на фоне проникающего через окно солнца. Солнечный свет по своей яркости и чистоте соответствовал прекрасному голосу Ла Синглы.
Супруги были так заняты собой, что не замечали меня. Ла Сингла находилась уже в другом мире, внимание Поззи полностью сконцентрировалось на Ла Сингле. Я сделал шаг в их сторону, взяв со стола кусочки сыра и ветчины, которые лежали на красивой тарелке. Затем я прихватил из плетеной корзины еще теплую булочку и, на всякий случай, засунул все это под рубашку.
Ла Сингла заговорила громче. Она выглядела как настоящая королева, впрочем, Мария Ла Сингла и была королевой. Кемперер, худощавый, неуклюжий в движениях человек, держал в руках книжечку с текстом роли. В присутствии жены он проявлял такую грациозность и внимание, что было трудно сказать, кто кого вдохновляет.
В данный момент царственные губы Ла Синглы исторгали проклятия. Ее одежда состояла из пеньюара и комнатных туфель. Золотистые волосы, небрежно повязанные белой лентой, рассыпались по плечам. В роскошных формах ее фигуры чувствовалось все же нечто от многих поколений малайсийских крестьян, предков Ла Синглы (такова была одна из версий ее родословной). Тем не менее Ла Сингла излучала величие. Склонившись над умирающим на поле битвы любовником, она декламировала:
