- Трудящиеся Свердловского района города Парижа собрались на митинг в помещении Оперы имени Жоржа Марше, чтобы выразить свой гневный протест решению правительства Новой Зеландии... Хорошеют улицы Парижа. На бульваре Мориса Тореза открылся новый, галантерейный магазин... Улучшилось снабжение города молочными продуктами. На рынке у площади Бастилии появились свежие овощи и фрукты...
Видимо, сказалось напряжение дня или просто у меня произошел нервный срыв, но я буквально заорал в телевизор:
- На рынке у Бастилии свежие овощи? Какой праздник! Парижане их в глаза никогда не видели! А случайно, туалетной бумагой парижан не осчастливили? Не выкинули ее в новом галантерейном магазине на бульваре Мориса Тореза, бывшем бульваре Осман?
Рюмка вдребезги разбилась об пол. Дрожащей рукой я достал стакан, плеснул водки сколько вошло, выдул ее залпом. По моему лицу текли слезы, и я яростно повторял в голубой экран, на котором уже мелькали хоккеисты:
- Какие суки! Улучшили снабжение Парижа молочными продуктами! Ни стыда ни совести! Удивили французов сыром! Но главная сука, главная сволочь - это ты. Ты постарался, ты сам устанавливал советскую власть во Франции! Теперь подыхай в Перми, и нет тебе, сука, прощения!
2
Древняя история. Из другой моей жизни, о которой я стараюсь не вспоминать никогда. Но ведь это все было. В другие геологические эпохи. До ледникового периода.
А точнее - пять лет тому назад.
Итак, пять лет тому назад, в один осенний денек (но какая была погодалило, светило солнце - хоть убейте, не помню), на Старой площади в каком-то из залов происходило рабочее заседание Секретариата ЦК партии. Вел Секретариат Второй секретарь, но присутствовал и Генеральный. Важный нюанс для тех, кто понимает. На повестке дня стоял один-единственный вопрос, по которому докладывал председатель Комитета госбезопасности СССР. А за спиной председателя КГБ сидели начальник одного из управлений Комитета и ваш покорный слуга, полковник Зотов. Присутствие начальника управления Комитета в подобных случаях обязательно - обсуждаемый вопрос был разработан его людьми. Мне же такая высокая честь выпала потому, что доклад председателю КГБ написал лично я, хотя, разумеется, составлять доклад мне помогал весь мой отдел.
Впервые в жизни я был приглашен на такое высокое совещание. Волновался ли я, нервничал, трепетал, обливался холодным потом, таял от сознания неповторимого момента? "Поверьте мне", - как писал Ленин в письме к кронштадтским матросам, - так вот, поверьте мне, портретных лиц, маячивших за, столом, я даже не видел - как в тумане, а все мое внимание было сосредоточено на словах и предложениях, которые произносил председатель нашего Комитета. Раза два он спутал фразы, три раза поставил ударение не там, где нужно, так я чуть не взвыл от досады. И хотя я знал, что с докладом члены Секретариата ознакомились заранее, а значит, уже было определенное мнение - иначе бы вопрос не обсуждался - но мне казалось, что неудачная интонация докладчика, ошибка в слове может испортить впечатление, а то и просто зачеркнуть итог деятельности управления, отдела и что уж лукавить - моей непосредственной десятилетней работы.
Десять лет мы готовились к этому дню. Последний месяц, чуть ли не ежедневно, начальник управления гонял меня "по ковру", как зайца, задавая коварные вопросы и требуя единственно убедительных ответов. Дважды начальника и меня вызывал председатель Комитета. Нас заслушала коллегия Комитета в полном составе. И после стольких репетиций и треволнений смысл доклада уже как-то не доходил до меня, а вот когда председатель, употребляя французский термин, делал ударение не на последнем слоге, я лез на стенку. Мысленно, конечно. Внешне, наверно, я вел себя, как и положено чекисту с горячим сердцем и холодной головой. Вот, правда, ладони были мокрыми - я их вытирал, пардон, о брюки.
Председатель Комитета закончил доклад. Пошли вопросики. Отвечал на них, стоя, начальник управления. Отвечал толково и четко. В одном лишь месте - когда спросили, не будут ли стрелять нашим в спину, как до сих пор стреляют в Афганистане - генерал-лейтенант ответил: "Уверен, не будут", - а договорено было шутку запустить, мол, во Франции стреляют только гангстеры и только в полицейских. Но я посчитал, что начальник управления лучше пони мает, обстановку - шутку могли не принять как не соответствующую серьезности момента. Вообще за спиной генерал-лейтенанта (мы сидели наискосок от стола, и когда начальник управления встал, он начисто закрыл меня от "портретов") я совершенно успокоился. Так, наверно, чувствует себя студент на экзамене, к которому он тщательно проштудировал весь сложный учебник, а на поверку выясняется, что спрашивают лишь по первой главе, самой элементарной. А то, что мы экзамен сдали, сомнений не вызывало. Похоже, речь шла только о том, какую нам выставят отметку - "хорошо" или "отлично". Плюс экзаменующие, в свою очередь, показывали свою эрудицию. Однако задавать нам вопросы типа "Откуда нам это известно?", "Почему мы в этом уверены?", "Откуда у нас такие данные?" - право, было несколько наивно. Я даже немного заскучал.
Вмешался председатель Комитета, какой-то у него возник диалог с нашим Идеологом, я не уследил по какому поводу.
Но это на уровне высокой политики, нас не касающейся. И вдруг я услышал, как председатель Комитета сказал:
- Для примера могу вам представить полковника Зотова. Встаньте, Борис Борисович, где вы прячетесь?
Я встал рывком, расправил плечи, генерал-лейтенант буквально отшатнулся от меня, и я попал под перекрестные взгляды "портретов".
- Так вот, - продолжал председатель Комитета, - полковнику Зотову, кроме всего прочего, доподлинно известно, что подают на завтрак в Елисейском дворце, какие анекдоты рассказывают в коридорах ЦК Французской компартии на площади Колонеля Фабиана, с кем спит тот или иной министр (а в Париже такие подробности отнюдь не маловажны) и какие письма пишет командиру атомной подводной лодки, которая сейчас, скажем, находится в Гвинейском заливе, его жена.
Я почувствовал себя крайне неуютно. Я всю жизнь привык сидеть за кулисами и дергать за ниточки. Выступать на сцене не моя специальность. Тут же у меня было ощущение, что меня внезапно вытолкнули на эстраду и ослепили прожекторами.
Я понял, что краснею. Конечно, председатель Комитета - наш царь и бог, но мы так не договаривались. И потом, сам того не желая, он подставил мне подножку. Полувопрос повис в воздухе, можно было и промолчать, но как коммунист я обязан быть честным на Секретариате ЦК.
- Считаю своим долгом заявить, - начал я, с трудом ворочая пересохшим языком, - что товарищ председатель Комитета государственной безопасности переоценил мои возможности. Действительно, в данный момент в Гвинейском заливе крейсирует атомная подводная лодка "Индепендент" с пятью ядерными баллистическими ракетами на борту. Командует лодкой лейтенант-колонель Жорж Мельвиль. Однако жена его, Мария-Луиза, проживающая с детьми в Шербуре, вот уже два месяца не пишет Мельвилю писем по причинам, которые я до сих пор установить не могу.
