А на следующий, восьмой, день вода действительно замерзла. Уныло глядели они на голубую корку льда. Джимми пощупал ее и мрачно констатировал:
— Крепкая.
Он натянул на себя еще одну простыню.
Отвлечься от мыслей о все усиливающемся холоде было трудно. Рой и Джимми реквизировали все имевшиеся на корабле простыни и одеяла, предварительно надев по три-четыре рубашки и столько же пар брюк.
Они старались по возможности не вылезать из постелей, а если уж приходилось, жались к топливной форсунке. Но и от этого сомнительного удовольствия вскоре пришлось отказаться: Джимми заметил, что горючее необходимо экономить, так как иначе не на чем будет растопить воду и отогреть замерзшую еду.
Оба были несдержанны и готовы из-за пустяков ссориться, но сейчас, попав в беду, они перестали бросаться друг на друга. А на десятый день, объединенные ненавистью к общему врагу, они неожиданно стали друзьями.
Температура дошла до нуля по Фаренгейту и обнаруживала явную тенденцию к дальнейшему понижению. Джимми жался в углу, с удивлением вспоминая, как ворчал некогда по поводу августовской жары в Нью-Йорке. Рой окоченевшими пальцами подсчитывал на бумаге, сколько еще осталось терпеть эту муку. С отвращением поглядев на итог — 6354 минуты, он сообщил эту цифру Джимми. Последний огрызнулся:
— Мне кажется, я и пятьдесят четыре минуты не выдержу, а об остальных и говорить нечего. — И раздраженно прибавил: — Хоть бы ты что-нибудь придумал.
— Не будь мы в такой близости от Солнца, можно было бы с помощью хвостовых ракет ускорить ход.
— Да, а если бы мы сели на Солнце, нам было бы совсем тепло. Много от твоих предложений толку!
— Ну, ты ведь называешь себя Тэрнер-голова. Вот ты и придумай. А то послушать тебя, так это я во всем виноват.
— Ты и виноват, осел в человеческом облике! Здравый смысл с самого начала удерживал меня от этого дурацкого путешествия. Я сразу отказался от предложения Маккатчена. И был прав. И что же? — с горечью сказал он. — Нашелся такой дурак, как ты, который согласился на то, на что ни один нормальный человек не согласился бы. И мне пришлось разделить эту глупость с тобой. — Голос его достиг самых высоких нот. — Надо было предоставить тебе одному лететь и мерзнуть, а я сидел бы себе у камелька и злорадствовал. Знай я, чем это кончится, я так бы и поступил.
Лицо Роя выразило обиду и изумление.
— Да? Вот, значит, как было дело! Одно тебе скажу: в искусстве искажать факты ты способен побить любого. Ведь эго именно ты был настолько глуп, что согласился лететь, а я — всего лишь жертва обстоятельства.
Джимми посмотрел на него с величайшим презрением.
— Холод отшиб у тебя последние остатки мозгов.
— Слушай, — накаляясь, ответил Рой. — Десятого октября Маккатчен по видеофону сообщил мне, что ты дал согласие и посмеялся надо мной как над трусом. Будешь отрицать?
— Естественно, буду. Десятого октября мне от Кислятины стало известно, что ты летишь и заключил пари... —Джимми вдруг растерянно умолк. — Слушай... Маккатчен действительно сказал тебе, что я согласился?
Потрясенный внезапной догадкой, Рой на миг перестал даже ощущать холод.
— Клянусь! Потому-то и я полетел.
— Но он сказал мне, что ты летишь, и это вынудило меня согласиться. — Джимми вдруг почувствовал себя последним дураком.
Оба надолго погрузились в молчание. Когда Рой снова заговорил, голос его дрожал от избытка переполнявших его чувств.
— Джимми, мы стали жертвами подлого, низкого обмана. — Он задыхался от ярости. — Это прямо-таки разбой среди бела дня...
Джимми, внешне более хладнокровный, был, однако, зал не меньше.
— Ты прав, Рой. Маккатчен подло обманул нас. Он дошел до предела человеческой низости. Но ему это так не сойдет. Когда мы переживем эти шесть тысяч триста с чем-то минут, мы сведем с мистером Маккатченом счеты.
— Что мы с ним сделаем? — Глаза Роя хищно блеснули.
— В данный момент я охотно разорвал бы его в клочья.
— Недостаточно мучительно. Может, лучше сварить его в кипящем масле?
— Неплохо, но отнимет слишком много времени. Давай лучше отдубасим его по старому доброму методу.
Рой потер руки.
— У нас еще будет время поразмыслить над этим. Вот мерзкий, подлый, грязный... — Дальше пошло непечатное.
В следующие четыре дня температура продолжала падать. На четырнадцатый, последний, день ртуть в термометре замерзла.
В этот последний, ужасный день они разожгли форсунку, истратив весь свой скудный запас горючего. Полузамерзшие, они жадно стремились впитать в себя каждую каплю тепла.
За несколько дней до того Джимми разыскал где-то пару теплых наушников, и теперь они ежечасно переходили из рук в руки. Погребенные под горкой одеял Рой и Джимми беспрестанно растирали свои руки и ноги. Разговор, почти исключительно сосредоточенный на особе Маккатчена, становился с каждой минутой все злее.
— Вечно цитирует этот трижды проклятый девиз Межпланетной почты: «Помешать нашим космическим полетам...» — Джимми задохнулся от бессильной ярости.
— Да, — подхватил Рой. — А сам вместо того, чтобы делать мужскую работу, протирает стулья в конторе, будь он неладен!
— Ладно, через два часа мы выйдем из дефлекгорной зоны. Затем еще три недели — и мы на Венере. — Джимми чихнул.
— Скорей бы! — простуженным голосом откликнулся Рой. — Ни за что больше не суну нос в космос, только последний раз — чтобы добраться домой, на Землю. А затем поселюсь где-нибудь в Центральной Америке и займусь разведением бананов. Там хоть тепло.
— Нас могут не выпустить с Венеры после расправы, которую мы учиним над Маккатченом.
— Ты прав. Но это не беда. На Венере еще теплее, чем в Центральной Америке, а мне ничего больше не нужно.
— Нам вообще ничто не грозит, — Джимми снова чихнул." По венерианским законам самое большое наказание за убийство — пожизненное заключение. Нормальная, теплая, сухая мера на весь остаток жизни. Что еще нужно человеку?
Секундная стрелка хронометра делала круг за кругом: время шло. Рой держал наготове руки, выжидая мгновения, когда можно будет наконец сбросить хвостовые ракеты и позволить «Гелиосу» вырваться из этой кошмарной дефлекторной зоны.
И вот она, команда, взволнованно выкрикнутая Тэрнером:
— Пошел! Пуск!
Грохотнули ракеты. «Гелиос» пронизала дрожь. Отброшенные назад, втиснутые в свои кресла Джимми и Рой почувствовали себя счастливыми. Теперь до встречи с Солнцем, с его живительным сиянием, с благословенной жарой оставались минуты.
Эго произошло даже быстрее, чем они ожидали: яркая вспышка света, а затем короткий треск, щелчок — и обращенные к Солнцу иллюминаторы закрылись.
