- Вот еще буду носиться с твоей пушкой!
И ушел.
А я себе помешиваю кашу. Сижу и прислушиваюсь. Спустя некоторое время слышу выстрел, - значит, думаю, фазанчик есть. Потом еще выстрел-другой фазанчик. Затем было еще несколько выстрелов. А уж смеркалось. И вдруг я и мои спутники явственно услыхали грозное мяуканье:
- У-у-а-а-у-у!..
Пронеслось - и сразу воцарилась гробовая тишина. Это ревел джул-барс. Днем камыши совершенно мертвы, вы не услышите там ни одного звука. Вам даже кажется, что там совсем и нет никакой жизни. Но стоит только зайти солнцу, как камыши наполняются звуками и жизнью: тут и шакалы воют, и дун-гузы рыкают, и всякое другое зверье заливается. Кругом вой стоит. Но как только рявкнет джул-барс - мгновенно все смолкает. Наступает полная тишина.
Один раз только взревел джул-барс. Мы замерли. Подошел ко мне Шевченко и говорит:
- Дело неладно. Надо Колышева искать.
И мы пошли в тростники. Ночь была изумительная. Легкий морозец. Впереди низко-низко - не как у нас - над самым горизонтом дрожали крупные яркие звезды, и над головой целый шатер звезд. Мы ходили, кричали, но в темноте трудно было что-нибудь разобрать. И мы не нашли Колышева. Мы надеялись, что он давным-давно вернулся к кострам и преспокойно дожидается нас. И вернулись. Но его не было...
Тревога напала на всех. Большая трагедия для экспедиции - потерять человека.
Тревожная была ночь. Лошади сбились к огню - значит, поблизости был джул-барс. Мы бросали кверху зажженный тростник, чтобы дать знак Колышеву. Но он не являлся.
И наутро, знаете, наутро мы нашли его... на берегу арыка, километрах в двух от стоянки. Он лежал на другом берегу. Ноги к самой воде, чуть примерзли даже, лежит ничком - голова на правую руку, левая в сторону откинута, а поддевка на спине вся разодрана, и лохмотья смешались с кровью. На нашем берегу я нашел его кинжал и кучу срезанного тростника. Тут же валялось и ружье его, - оба патрона были выпущены. Ах, как я попенял ему, что он не взял пуль! Нас больше всего смутило то, что около его ног лед не притаял. Мы поняли так, что он был мертв и застыл. С нами был фельдшер. Мы перебросили через арык срезанный тростник и переправили фельдшера первым. А сами не спускали с него глаз и следили за каждым его движением на том берегу. Он долго щупал застывшее тело, наклонялся к нему и наконец крикнул:
- Жив! Жив!
VII
Мы перенесли Колышева и отправились в Дурт-куль - сначала на верблюде, потом на арбе. Он все время был без сознания. Так наша экспедиция и лишилась милого товарища. Я долго его потом не видел...
Рассказчик остановился со взглядом, направленным в пережитое. Спутники не мешали ему. Спустя минуту он медленно поднял голову и вдруг, спохватившись, сказал:
- Не пора ли нам?
Восток уже наливался ярким румянцем. Мохнатые лапы, тянувшиеся из темноты, снова стали ветками. От теплины пахло отсыревшими головнями.
Охотники быстро поднялись, взяли ружья и отправились к реке, чтобы захватить зарю. По дороге спутники Иосифа Ивановича попросили его закончить рассказ. И тот продолжал.
... Я много потом охотился, много объездил мест. Когда мы возвращались в Дурт-куль, мы не думали уже найти Колышева в живых после тяжелого пути в арбе. Въехав в город, я прямо на Дельфине, никуда не заезжая, направился к больнице.
- Жив, - спрашиваю, - Колышев?
- Жив, - говорят.
Я быстро вбежал. И какая же была встреча! Я так и кинулся к нему. Мы обнялись по-братски.
- Выжил, - говорит он мне. - Только теперь, Юз, я полный инвалид. Пять ребер, брат, вырезали, и обе ноги не действуют.
И рассказал.
- Тогда, - говорит, - как вошел я в тростник, фазанов попадалось мало. Убил только пару.
Это - те два выстрела, что мы слыхали первыми.
- Дошел до арыка, вижу - на том берегу тростник гуще, и оттуда стая за стаей вылетают фазаны. Низко так. Слетят к воде, напьются - и опять в ту сторону. Стрелять отсюда, думаю, нет смысла, - все равно будут падать на том берегу. Меня охота разобрала. Дай, думаю, перейду. Вынул кинжал и начал тростник резать, чтобы через арык перебросить. Только это я как-то случайно повернулся и вдруг вижу: с того берега из густого тростника высунулась громадная голова - голова и передние лапы. Джул-барс присел перед прыжком и нацеливался в меня. Я бросился к ружью, но выстрелил, когда джул-барс был уже в воздухе. Больше, брат, я ничего не помню.
Ах, как я ему предлагал свою четырехстволку с пулями! Вы поймите дробь на джул-барса! Я мерил джул-барсов - три метра почти, если вытянуть во всю длину с хвостом. И вес до шестнадцати пудов. А тут два заряда дроби... Вы понимаете - два заряда утиной дроби!
Но выстрел или огонь, очевидно, все-таки испугали джул-барса. Он на лету сделал конвульсивное движение и промахнулся: вместо того, чтобы попасть на грудь своей жертвы, как обычно делают джул-барсы, он перелетел через нее. Но задней лапой все-таки задел по спине. Задел только - и от этого косвенного удара Колышев перелетел через арык - метров за шесть - с развороченной спиной.
VIII
Желтый Глаз появлялся то тут, то там, перебегая иногда на десятки километров. Он был жесток и неуловим в борьбе. Он чуял, что его выслеживают, и всегда ловко избегал опасности. Долгие дни борьбы сделали его зрелым и хитрым. На группы врагов он не нападал, но и не упускал их из виду, и стоило одному из группы отстать, как он расплачивался за это своей жизнью. Немало уж двуногих корчилось под тяжелой лапой Желтого Глаза, не один раз перегрыз он трепетное горло своей ненавистной жертвы.
Так началось и в этот раз. Желтый Глаз выследил двуногих, которые расположились в редком тростнике. Вскоре один из них отделился и пошел вглубь. Желтый Глаз притаился по ту сторону арыка. Вот двуногий враг рядом, вот он по обыкновению начинает хозяйничать в зарослях - сбивает птиц, крушит тростники.
Гневным золотом вспыхнули желтые глаза, огненной ненавистью вскипело сердце звериное. Подполз Желтый Глаз к самому берегу, упруго сжал тугой лук тела. Бросок - и он в воздухе. Но прямо в глаза - огонь и гром. От острого укола дернулся кверху, задней лапой попал во что-то мягкое, живое и с яростью оттолкнулся. Впереди была непонятная тьма, вместо глаз торчали острые занозы - и Желтый Глаз заревел. Это был вопль отчаяния. Он слышал потом, как кричали его враги, очевидно, преследуя его, и шел от них, натыкаясь на стволы и колючки. Он не мог понять, что сделал с ним враг. Отчего он не знает, куда и как двигаться? Желтый Глаз тер себе морду лапой, стараясь вытащить колючие занозы - ранки от дроби, и чуял кровь. Неуверенно и неловко тащился он в чащу. Хищники недоумевали, но по привычке отбегали в сторону.
Настал день. Желтый Глаз лежал, не понимая, что значит эта полная тьма, эта непрерывная ночь, потому что не знал, что он ослеп. Время от времени он махал лапой около морды, как будто стараясь что-то сдернуть. Вот он сейчас заденет, что-то там откроется, и он сразу все увидит, бодро встряхнется и снова начнет борьбу с ненавистными врагами. А голова горела и никла. Мучила жажда. Чутьем подполз к воде. Совал морду в холодную воду - голова приятно ныла.
