В следующий миг гусеница принялась извиваться.
Тимми испуганно вскрикнул и выронил ее. Искусственное создание, упав на доску боком, то вытягивалось, то сжималось. При каждом сжатии тельце ее непристойно раскрывалось, и Киркхэм видел набухающий внутри мускул.
«Ты лгал нам, Боже, — мелькнуло в его затуманенном благоговейным страхом мозгу. — В жизни нет ничего особенного или священного. Всякий может создать ее, а значит… у нас нет души!»
Тимми уже зашелся в радостном смехе. Он подобрал гусеницу и, плотно прижав друг к другу края расходящейся плоти, заклеил продольную ранку. Бледная ткань моментально срослась. С поразительной ловкостью Тимми вылепил маленькие шарики-ножки под брюшком создания и вновь опустил его на доску. На этот раз, обретя необходимую устойчивость, гусеница поползла по плоской поверхности, слепо тыркаясь в разные стороны в ритме, перенятом от сжатого детского кулачка. Возбужденный Тимми бросил на мать ликующий взгляд.
— Умница! — воскликнула Дора.
— Пап? — Тимми перевел взгляд на отца.
— Я… я никогда и не… — Киркхэм неловко изображал душевный подъем. — Как ты ее назовешь, сынок?
— Как назову? — Похоже, Тимми был озадачен. — Я не собираюсь ее оставлять. Мне ведь нужен материал для других проектов.
— А что ты сделаешь с этой? — Киркхэм едва шевелил губами.
— Разберу на детали, конечно. — Тимми поднял беззвучно копошащуюся тварь, вскрыл ей брюшко большими пальцами и извлек заветный серый катышек. Стоило отделить от ганглия серебряные звенья, как искусственное создание застыло в неподвижности.
— Нет ничего проще, — прокомментировал Тимми. Киркхэм кивнул и вышел из комнаты.
— Как это ни прискорбно, Джон и Дора, но жить вашему мальчику осталось совсем недолго. — Берт Роунтри размешивал сахар в чашке с чаем, приготовленном для него Дорой; чайная ложечка позвякивала, нарушая послеобеденное затишье. Складки на лбу Роунтри выдавали его непрофессиональное уныние.
На лице Доры, напротив, было запечатлено тщательно сохраняемое спокойствие.
— Сколько именно?
— Возможно, меньше недели. Я только что снял последние показатели совместимости ткани — коэффициент стремительно падает. Мне… в общем, нет смысла пытаться обнадеживать вас понапрасну.
— Нам бы этого тоже не хотелось, Берт, — заверил Киркхэм. — Ты уверен, что все пройдет безболезненно?
— Да, абсолютно… В биоглину встроены специальные блоки. Тимми просто-напросто уснет.
— Есть за что благодарить Господа!
Рука Доры резко дернулась, чай выплеснулся через край чашки, и Киркхэм понял, что жена готова бросить ему вызов. «Хочешь сказать: есть за что благодарить производителей биоглины?» Он вновь испытал острое желание, чтобы Дора наконец облекла свои мысли в слова и таким образом положила начало собственному духовному очищению. Давно пора убедить ее, что божественное откровение по-прежнему неизменно и не изменится никогда.
«Брось, Джон, — фыркнул другой Киркхэм, — не все же в Библии ты принимаешь за чистую монету!»
— Тимми показывал мне свой набор «Биодо», — сменил тему Роунтри. — Похоже, ему удаются довольно сложные конструкции.
— У него талант. — Дора вновь была сама невозмутимость. — Он настолько преуспел, что мне пришлось купить ему все дополнительные комплекты. Элементы равновесия, звуковой имитатор и тому подобное.
— В самом деле?
— Да, но от меня он скрытничает. Все твердит, что хочет сделать какой-то особенный сюрприз.
— Поразительно, что он сумел так продвинуться за столь короткое время.
— Я же говорю, он способный мальчик. Жаль только… — Дора внезапно запнулась, тряхнула головой и откашлялась.
— Мне не очень-то по душе, что он так увлечен этим хламом, — ввернул свое мнение Киркхэм. — Есть в этом что-то нездоровое, и, по-моему, оно отнимает у Тимми слишком много сил.
— Чепуха, Джон. Если хочешь знать мое профессиональное мнение на сей счет: вам еще крупно повезло, что мальчику нашлось, чем заняться на этой стадии. По крайней мере, он не зациклился на своей болезни.
— Вот и мне так кажется, — поддакнула Дора, мысленно записывая очко в свой актив.
— Все-таки ты не можешь отрицать, что «Биодо» — интереснейший материал. — Роунтри допил чай и поставил чашку на стол. — Ты знаешь, что это неочищенная разновидность хирургической биоглины? Между прочим, я читал, что благодаря примесям иногда возникают случайные свойства, которые приводят к весьма странным результатам. Подчас кажется, будто сама жизнь…
— Если не возражаешь, — прервал его Киркхэм, поднимаясь на ноги. — Мне еще нужно дописать проповедь на эту неделю.
— Разумеется, Джон. — Роунтри тоже встал из-за стола. — Все равно мне уже пора возвращаться в клинику.
Киркхэм проводил доктора до двери, а вернувшись, обнаружил, что Дора поднялась наверх — вероятно, в комнату Тимми. Постояв немного в нерешительности, Киркхэм направился в кабинет и приступил к составлению текста проповеди, но подобающие случаю слова отказывались складываться у него в голове. Он знал, что вертелось на языке у Роунтри, и второй Киркхэм твердил ту же самую фразу.
«Сама жизнь, — злорадствовал неумолимый голос, — не более чем химическая примесь».
На восьмой день января Тимми погрузился в кому, и с тех пор Джону и Доре Киркхэм оставалось только ждать. Длительные дежурства у постели ребенка приобрели для Киркхэма фантастическое значение: он ощущал себя так, будто сам выпал из нормального течения времени. А его Тимми — он уже покинул один мир и ожидал, когда для него уладят все необходимые формальности перед допуском в следующий.
Теперь, с началом последнего испытания, Киркхэм обнаружил, что держится лучше, чем осмеливался предположить. Он спал часто, но урывками, и временами просыпался в полной уверенности, что слышит в комнате Тимми какое-то движение. Однако всякий раз, открывая дверь и заглядывая в спальню сына, Киркхэм видел лишь неподвижно лежащую детскую фигурку. Горошины лампочек на диагностической панели у изголовья горели ровным светом, своим однообразным узором демонстрируя, что в состоянии Тимми не произошло никаких резких изменений.
Единственный признак активности исходил от пульсирующих светом чернил на крышках коробок с наборами «Биодо», которые по настоянию Доры сложили рядом с кроватью. Их присутствие по-прежнему коробило Киркхэма, но в ночные часы — пока Дора и Тимми спали — он боролся и превозмогал свои страхи.
Киркхэм питал к «Биодо» отвращение, потому что этот материал, казалось, наделял мужчин, женщин и детей — всех без разбору — возможностью творить жизнь. По элементарной логике, такая власть неизбежно вела к отрицанию Бога, а это, в свою очередь, означало, что человечек по имени Тимми Киркхэм обречен навсегда раствориться в небытии. Лишь Бог — а не производители наборов «Биодо» — мог обещать жизнь после смерти.
