II
До позднего вечера медленно вращались бобины магнитофона. Вновь и вновь Аветик Иванович прослушивал пленку, и постепенно у него возникало довольно четкое представление о случившемся.
Поначалу голос Вячеслава Михайловича звучал как-то неуверенно, иногда вдруг замолкал. Видимо, нелегко ему было собраться с мыслями, освоиться с непривычной формой разговора, когда вместо собеседника микрофон, когда приходится лишь угадывать, в каком месте глаза слушательницы потеплеют сочувственно или, наоборот, станут строгими, осуждающими.
... Нина Константиновна, вероятно, эта пленка попадет к вам в то время, когда я уже ничего не смогу, как говорится, "добавить к изложенному"... Сидя наедине с магнитофоном, не надеюсь воспроизвести хотя бы подобие той удивительной атмосферы откровенности, которую вы умели создавать при наших беседах в малой аналитической... Рассчитываю на одно: с присущим вам тактом и прозорливостью вы дополните сказанное... Кажется, я и в самом деле настроился на нечто среднее между исповедью и завещанием, если чуть ли не в первый раз "выдаю" вам столь откровенные комплименты...
Чем дальше, тем с большей свободой, порой увлекаясь и, очевидно, совсем забывая о магнитофоне, Вячеслав Михайлович продолжал "исповедь", стараясь, чтобы Нина Константиновна представила все подробности события, так неожиданно ворвавшегося в его жизнь.
... Верю, все будет хорошо! Мы еще поработаем, поспорим, как бывало. А пока... Пока предвижу, как много трудностей появится у вас в результате моего решения, но уже ничего поделать не могу. Иду на эксперимент и не сожалею. Так надо.
Самое тягостное, что даже вам, старшему товарищу, человеку, мнение которого мне дороже дорогого, я не рассказал о наблюдении, сделанном давно, еще в июне пятьдесят пятого года. Тогда вы были далеко, а написать почему-то показалось невозможным. Сказывалась привычка, что написанное сразу же приобретает характер документальности и ко многому обязывает. Речь же шла о явлении, которое трудно увязать с повседневной реальностью.
Заставить Биоконденсатор повторить случайно возникшую ситуацию не удавалось, хотя я и пытался это сделать. Ложный стыд уже не позволял признаться, что утаил от вас такое, а потом стали мешать сомнения. Было ли все эго? Может, сказалось мое состояние, некоторая моя неуравновешенность, излишняя впечатлительность... И вот совершенно неожиданно случай с Антоном...
Впрочем, лучше всего начну по порядку. Считаю необходимым очень подробно рассказать вам все относящееся к встрече с Назаровым...
Мне очень запомнился давнишний разговор с вами и Колесниковым в Хосте. Возможно, именно после этого вечера у меня несколько изменилось отношение к Назарову. Я стал терпимее, хотя, конечно, он не мог быть для меня тем, кого я любил в юности, кому изо всех сил старался подражать, в ком ценил удаль, сноровку и мальчишескую честность. И теперь, когда Назаров стал настаивать на встрече со мной, я постарался учесть полученный у вас урок. Я не отказал ему. Правда, он мог явиться в институт и без моего согласия.
Назаров пришел точно в назначенный час. Минута в минуту. Я знал, что он человек пунктуальный, обязательный, но в то утро даже это вызвало во мне раздражение. Он начал разговор с чего-то несущественного, приветливо заулыбался, и мне вспомнился рыжеволосый парень. Веснушчатый, задорный, смелый. Вожак и кумир нашей улицы. Это мешало, и потому я держался, вероятно, суше и строже, чем следовало бы.
- Ты, кажется, по делу? Надеюсь, мы не начнем с традиционного "А помнишь?".
Никак не могу восстановить в памяти ответ Назарова. Он сумел не заметить моего тона, продолжал говорить обтекаемо и внимательно рассматривал мой кабинет. Подумалось: смотрит оком наметанным, не упускающим никаких уличающих деталей. Назаров не подал никакого повода к тому, чтобы я слишком неучтиво с ним обходился, однако на языке было другое:
- Итак, ты хотел что-то выяснить?
- Послушай, Вячеслав, твоя настороженность вызвана тем, что я тогда вынужден был, понимаешь, должен был участвовать в следствии по делу Петропавловского и Нины Константиновны? Ты все еще не можешь понять...
- Прости, я перебью тебя, скажи, пожалуйста, желание поговорить об этом и привело тебя в институт?
Назаров оставил вопрос без ответа, затем встал. Как-то рывком подошел к окну и снова заговорил:
- Не думал, что мне будет так тяжело... С тобой тяжело разговаривать.
Грешный человек, я обрадовался этой неожиданной его слабости.
- Тебя прислали сюда как лицо официальное? Опять о гибели Антона?
- Нет. Ты ведь знаешь, дело за отсутствием состава преступления прекращено. - Назаров быстро, легко, совсем по-молодому отошел от окна, приблизился к пульту и спросил:
- Это Он и есть?
- Нет, это не Он. Это выносной пульт. Сам конденсатор биополя теперь внизу. В бетонном подземелье.
- Почему его пришлось отправить вниз?
- Стала непроизвольно расти напряженность. Угрожающе, помимо нашей воли, и мы сочли за благо упрятать его поглубже, метров на пятнадцать. - Я начал подробно объяснять Назарову, как "переселяли" Биоконденсатор в специальный бункер, и злился на себя все больше и больше. Я никак не мог найти приличный случаю тон и тему. Проще всего было говорить о технике, и я пошел по линии наименьшего сопротивления.
- Это пульт наблюдения. Сюда выведены приборы, датчики которых расположены там, глубоко...
Назаров прервал меня.
- В марте наблюдалась очередная интеграция. После этого не было неконтролируемого увеличения активности биополя?
Вопрос меня удивил. Он, видимо, знал об институтских делах больше, чем я предполагал. Внезапной мыслью было: "Врет, значит, послали его официально". Возможно спокойнее я спросил:
- Откуда тебе это известно?
- Я ознакомился с материалами института. - Ответ был весьма уклончив, но я не настаивал на более полном. - Ты не боишься, Вячеслав, спонтанного эффекта?
- Созданное нами биополе, микробиополе, как мы говорим, пока вне нашего контроля.
- Меня заинтересовало: сколь серьезны могут быть последствия спонтанного эффекта, возникающего время от времени в переменных полях?
- Извини, мне не известно, в какой мере ты допущен к проблеме, и потому... В общем, позволь мне не отвечать на этот вопрос, раз ты не являешься в данный момент лицом официальным.
Он прекратил атаку и снова заговорил о ненужных мелочах. Or мелочей перешел к более важному, стал расспрашивать о тех днях, когда Юрий Александрович только принялся за экспериментальную проверку гипотезы и вы, Нина Константиновна, пришли к нему в лабораторию. Какой-то непрошеный холодок подобрался к сердцу. Я совсем замкнулся, вспомнив о мрачных временах, когда вы и Юрий Александрович должны были отвечать на вопросы, на которые отвечать отвратительно. Назаров опять не выдержал:
