Он попытался разбудить старика и узнаь от него правду, но старик лишь маразматически бормотал. Положение становилось отчаяным.
– Должна огорчить тебя, – сказала Майя на утро. – пока лечение не помогает.
Тебе становится хуже.
– Меня не устраивает ваше лечение. Я все равно уйду.
– Попробуй, – спокойно ответила Майя и сжала ему запястье. Зигмунд ужаснулся физической силе этой женщины.
– Но зачем я вам нужен? Отпустите меня, пожалуйста.
– Во-первых, ты мне нравишься. А во вторых, твоя болезнь сейчас в такой стадии, что ты не вынесешь переезда.
– Ну сюда-то я приехал сам, – возразил Зигмунд.
– Да, но с той поры многое изменилось. Ты, огорчу тебя еще раз, заразился раздвоением позвоночника, а все потому что ел из одной миски с заразным больным.
– Но ты же сама меня заставила!
– Да, твоей вины в этом нет. Но если болезнь будет прогрессировать, тебе назначат пунцию. Ты ведь знаешь, что такое пунция, да? Это больно. Это больнее, чем просто смотреть. Так ты будешь хорошим мальчиком? Теперь отдай ключ.
В этот же день пришли два санитара, накрыли еще живого старика тряпкой и вынесли на носилках. Потом вынесли и коврик, на котором спал Зигмунд.
– Радуйся, теперь будешь спать на кровати, – сказали они и Зигмунд послушно лег на кровать, пропахшую смертью. На стене виднелись надписи: плохо, хуже, еще хуже, совсем плохо. Зигмунд не мог отделаться от чувства, что эти надписи относились к нему.
Он решил вести себя хорошо, до поры до времени.
Майя оказалась не так доступна, как показалось Зигмунду сначала. Майя стала каризна и изобретательна.
– Я отдамся тебе тогда, – говорила Майя, – когда увижу, что ты любишь всей душой. Тебя выдают губы: ты такой хищный и свирепый. Смирись и будет хорошо.
Стань мягким и будешь иметь меня всю. Сильные женщины любят мягкость.
Зигмунд изо всех сил пытался стать мягким. Майя день деньской играла с ним в такси: это означало, что он носил ее на руках, а она платила по счетчику поцелуями. К концу дня Зигмунд так уставал, что ни о чем не мог думать.
Кормили плохо и Зигмунд сильно исхудал. Майя весила килограм под девяносто; уже побаливало сердце и начинал шалить желудок от несвежей пищи. Но он никак не мог уйти без ключа. Наконец он не выдержал.
– Майя, я хочу тебя всю! – сказал он, – посмотри на меня, я мягок и слаб, я как воск в твоих пльцах, я обожаю тебя, будь моей.
Майя посмотрела внимательно и осталась довольна.
– Ладно, – сказала она. – Я раздеваюсь.
Когда она разделась, Зигмунд ужаснулся. ТАКОГО оборота событий он не ожидал.
– Ну будет тебе, – сказала Майя, я же тебя предупреждала, что под халатом у меня некоторое распространенное уродство, а ты сказал, что хочешь меня всю.
Бери.
– Но я не думал, что ты мужчина!
– О да, это и есть мое уродство, – согласился Майя, – это несчастье всей моей жизни. Но я люблю мужчин, мягких мужчин, вроде тебя. Теперь ты мой, бутузик, я тебя не отпущу. И он набросился на Зигмунда и стал разрывать его халат.
– А ты силен, – сказал он минуту спустя, потирая разбитую скулу.
Таких драчунов мне пока не встречалось. Я тебя заморю.
И он отобрал разодранный халат и оставил Зигмунда голым. Всю следующую неделю еду не приносили. На седьмой день пришли два санитара, подхватили умрающего Зигмунда под руки, набросили на него тряпку.
– Пойдем, сбросим тебя в яму, – объяснили они Зигмунду. – Все равно тебе не жить.
Зигмунду отчаяно не хотелось умирать, хотя где-то в глубине уже было все равно, совершенно все равно, и даже кто-то третий в его сознании удивлялся такому раздвоению.
– Дайте мне последний шанс, – тихо попросил он, – я же на все согласен.
– Тогда к лечащему врачу, – согласились санитары, – нам, вообще-то, все равно.
Майя сидел за столом с бумажками. Он был с усами и в костюме. Усы казались настоящими. В них было полно седины.
– Я согласен на все, – сказал Зигмунд, – что мне сделать?
– Теперь уже ничего. Вы видите на мне халат или костюм? – неожиданно вежливо спросил Майя.
– Костюм.
– Я мужчина или женщина?
– Мужчина.
– Мы с вами в кабинете или в палате?
– В кабинете.
– Тогда с вами все кончено, – сказал Майя. – Вы умрете.
– Но за что?
– Вы мне нравитесь, действительно нравитесь, – сказал Майя, – я не могу вас спасти, честное слово, но я совершу для вас професиональное преступление: я раскрою вам тайну. Я делаю это в первый раз в жизни.
– Ради меня?
– Нет, я не бескорыстен. За это вы должны ответить на один мой вопрос, всего на один. Предупреждаю, это неравная сделка. Вы все равно умрете и унесете мои слова в могилу, они вам ничего не дадут. А я узнаю… то что узнаю. Вы согласны?
Зигмунд согласился.
– Понимаете в чем дело, – сказал Майя. – Дело совсем не в вас. Завязли мы все. И очень давно. Все дело в этих чертовых повязках. Как только наши органы чувств стали работать с помощью компьютера и только с помощью компьютера, оказалось возможным подсунуть нам искусственную реальность. Осознайте эту мысль.
Возможности безграничны. Вы пьете воду, а ощущаете вкус тонкого вина. Вас бьют по голове, а вы ощущаете поцелуи прекрасной женщины. Вы вкалываете с утра до вечера, а думаете, что отдыхаете или развлекаетесь. Платить при этом вам не нужно. Вас убивают, в конце концов, а вам кажется, что вы спокойно засыпаете.
Никакого сопротивления быть не может – вы ведь никогда не знаете, нужно ли сопротивляться. Понятно, о чем я говорю? Восприятие всех нас контролируется некоторым компьютерным центром, никто не знает каким. Никто не знает зачем.
Никто не знает, насколько сильно нам лгут. Никто не может узнать. И никто вообще об этом не догадывается, кроме нескольких профессионалов. Мы видим виртуальную реальность и лишены возможности видеть, осязать, обонять или пробовать на вкус настоящие вещи.
Я подозреваю, что всех тех наслаждений, которыми полна сегодняшняя жизнь, на самом деле нет. У вас никогда не было машины, дома, яхты, любовниц, кофе по утрам, поездок в другие страны. Хотя вы все это помните. Вы помните, правда?
У всех нас одинаковый набор: у каждого машины, дома, яхты и любовницы. Откуда все это берется? Нам всем дали искусственное счастье, а отобрали не только реальность, но и свободу – каждый наш шаг можно контролировать. Это прекрасная система жизни, в ней счастливы все. Кроме тех, чье восприятие разлаживается.
Кроме вас и таких как вы.
Как только ваша черная повязка стала давать сбои, вы начали видеть фрагменты реального мира, вначале мельчайшие фрагменты. Вас сразу же взяли в больницу и стали лечить. Вам подсунули вещи, сквозь которые нельзя видеть реальный мир: стены, запертые двери, окна, которые никуда не выходят. Многих действительно так излечивают и они возвращаются к счастливой жизни. Но ваш случай оказался безнадежным. Вы провели в больнице тридцать два года и ваше суперзрение окончательно разладилось. Вы будете уже всегда видеть то, чего видеть нельзя. Теперь вы окончательно вышли из-под контроля повязки и должны умереть.
