4
С утра меня вызвал заведующий лабораторией Всеволод Тихонович Последов и бодро сообщил - нужно срочно ехать на картошку. Ненадолго, недели на две, но выхода нет - одна сотрудница уходит в декрет, у другой малолетний ребенок, кто-то на конференции, кто-то еще в отпуске, кто-то уже на картошке, и вот требуют, черти, еще двух человек. Именно так - "черти", иначе товарищ Последов при своих начальство не называет. Тем самым в глазах сотрудников он завоевывает некое сочувствие к себе как к человеку тоже подневольному.
Разумеется, я сразу сообразил, что двухнедельная ссылка входила в план Топалова. Так ему проще обеспечить нужное решение о закрытии моей темы. Не надо вызывать на ученый совет, выслушивать всякие колкости, углубляться в давно уже небезопасные для академика дебри научных дискуссий.
- В общем, неплохо отдохнете, - добродушно завершил свое сообщение Последов. - Погодки-то отменные - прямо лето...
- Никуда не поеду! - перебил я его. - Пора кончать с этим безобразием, Всеволод Тихонович.
Перебил и сам себе страшно удивился. Что за резкость? Тем более что в мыслях моих проносилось нечто вполне ответоудобное: "Жена на бюллетене... Две непрерывно контролируемые серии опытов завершаются только через неделю... Сам амбулаторно лечусь от гайморита..." Иными словами, обычно весьма радикальный внутренний голос вел себя тихо, подсказывал слова правильные, безопасные, ведущие кратчайшим путем к желанной цели.
- То есть как? - слегка возмутился Последов. - Будто вы не знаете о моем отношении ко всем этим осенне-летним кампаниям! Не надо, Вадим Львович, бередить мои раны... И ничего не поделаешь... Подскажите-ка лучше мне, кого с вами объединить. Может, лаборантку Милочку, а? - хитровато улыбнулся он. - Вы-то возражать не станете, только нам тут без нее никак не обойтись...
Но я не принял его заигрываний. Я категорически отказывался от поездки, мотивируя это самыми резкими оценками порочной практики оттягивания научно-инженерных кадров на малоквалифицированные работы. Я свободно сыпал давно известными в нашей лаборатории цифрами и фактами - от реальной стоимости одной добытой таким способом картофелины до глобального ущерба делу научно-технического прогресса.
До Всеволода Тихоновича постепенно дошло, что разговор идет всерьез, что его сотрудник не просто пытается отвертеться от неприятного копания в земле и многодневного отсутствия бытовых удобств, не просто уклоняется от очередного удара дирекции по своей теме, а замахивается на нечто большее. И тогда Последов разозлился по-настоящему.
- Значит, по-вашему, весь наш коллектив - сплошные тупицы и бездельники? - ехидно спросил он. - Значит, вы один умница и праведник, да? Так вот, или вы немедленно побежите домой собираться и завтра к восьми ноль-ноль явитесь к нашему подъезду с большим ведром, или я сию минуту сообщу Константину Ивановичу содержание нашего разговора. И тогда пеняйте на себя!
Я еще раз отчетливо подтвердил свой отказ, и Последов тут же связался с директором. Отмечу, что разговор наш он передал в моем присутствии и довольно точно. Он вообще не вредный мужик, наш Всеволод Тихонович, просто в данном случае он попал в безвыходное положение. Но и в этом положении он проявил себя неплохо - как бы протянул мне тоненькую спасительную соломинку, сославшись в сообщении Топалову на мои незавершенные экспериментальные серии...
Топалов тут же вызвал меня к себе и попросил высказаться в присутствии секретаря партбюро товарища Чолсалтанова. Я высказался, они не мешали, краснели, бледнели, но не мешали.
Потом Чолсалтанов хмуро и серьезно спросил, обращаясь почему-то к портрету над головой Константина Ивановича:
- Верно ли я понял, что товарищ Скородумов считает нас саботажниками?
- Мы и есть саботажники, - вздохнул Топалов. - Мы саботажники научно-технического прогресса, потому что помним о картошечке, которую любит кушать наш коллега-правдолюб. Вероятно, нам с вами, Салтан Ниязович, придется съездить в колхоз и собрать для товарища Скородумова хороший урожай.
Но Чолсалтанов был настроен отнюдь не юмористически. Конечно, он деликатно улыбнулся словам Топалова, однако взгляд его искрился раздражением.
- Вы понимаете, Вадим Львович, кто именно спускает нам разнарядку на рабочие руки? - многозначительно спросил он. - Вы понимаете, чьи решения вы подвергаете своим безответственным нападкам?
Только я хотел сказать, что понимаю, что готов отвечать за свои нападки на любом уровне, как нас перебили. В кабинет ворвалась очаровательная Клара Михайловна и срывающимся голосом сообщила:
- Там... Там сами Ким Спиридонович к вам приехали!
Именно во множественном числе!
Так я познакомился с товарищем Карпулиным.
Карпулин вошел в кабинет почти вслед за Кларой Михайловной и смущенно-любопытствующе заулыбался - дескать, делайте свои дела, я не помешаю, а, кстати, что за дела вы тут делаете?.. Топалов поспешил к нему, расшаркался, усадил в кресло.
- Вот, - сказал он с неподдельной озабоченностью во взоре, - товарищ Скородумов обвиняет нас в саботаже научно-технической революции. Мы тут всем коллективом уговариваем его сельскому хозяйству помочь, а он утверждает, что такая помощь подорвет нашу сегодняшнюю экономику и опрокинет наши грандиозные планы...
- А вдруг подорвет? - внезапно перебил его Карпулин. - Подорвет и опрокинет! Вы вот никогда не задумывались над такой возможностью?
- То есть как? - поразился Челсалтанов. - Нам же из райкома... Вы же в курсе...
- Вот-вот, - ухмыльнулся Карпулин. - И указание по всей форме, и я в курсе, а потом получается - подрывали и опрокидывали... Все всё понимали, а налицо резкий спад, и самое время бить себя в грудь и каяться в смысле очередных перегибов... Ладно, - ободряюще кивнул он совсем было опешившим Топалову и Чолсалтанову, - не следует вам надолго отрываться от своих ученых дел. А ты, товарищ Скородумов, принципиально против своей кандидатуры, да? - обратился он ко мне.
- Против. И своей, и большинства других.
- А тебе трудно придется, - продолжал Ким Спиридонович. - Это, понимаешь ли, как на фронте - рота идет на дзот, а один умник сидит в окопе и понимает, что командир - дурень, что нет смысла класть полроты, чтобы среди бела дня захватить эту паршивую высотку, ее в темноте почти без потерь взяли бы... Знаешь, чем кончают такие умники?
- Трибуналом, - ответил я. - Такие умники кончают трибуналом, а рота геройским ополовиниванием состава на подступах к укреплениям. Потом в штабе полка находится другой умник, который соображает, что вся операция с другим дзотом будет завершена парой авиабомб или трехминутной артподготовкой. И он кончает орденом.
