Я что-то съел, чтобы перебить вкус шампанского, и закурил сигарету, чтобы перебить вкус еды. Я пытался по возможности скрыть тот факт, что пришел в одиночестве. Обедать в одиночку невыносимо. Смердит отчаянием.
С максимумом безразличия, которое я только мог изобразить, я изучал игру света в бокале с шампанским, исподтишка оглядывая публику в надежде обнаружить хоть что-нибудь радующее глаз.
А потом без лишней ажитации в кресло напротив опустилась молодая женщина. В белом атласном платье, с жемчугами на шее и великолепными светлыми волосами, убранными в высокую прическу, она была похожа на одну из тех слегка удлиненных женщин, которых рисовал Сарджент.[2] Я почувствовал, как у меня внизу живота что-то напряглось — это могло оказаться началом несварения, но, скорее всего, было связано с тем, что ее простодушные глаза неотрывно меня изучали.
Я вопросительно поднял брови и бутылку с шампанским. Вы здесь совершенно не к месту, дорогая моя, — сказал я, наполняя ее бокал. — Должен сказать, в «Гранатовых комнатах» таких, как вы, встретишь нечасто.
Она слегка наклонила голову.
— Есть покурить?
Я несколько ошарашенно кивнул и вытащил портсигар. Он у меня плоский, отполированный до блеска и украшен моими инициалами, выгравированными готическим шрифтом, хотя ему никогда не доводилось спасать мою жизнь, приняв на себя пулю. Для этого существуют слуги.
— Армянские или грузинские? — спросил я.
Она взяла длинную черную сигарету — одну из тех, которые лежат в правой части портсигара, — и зажгла спичку о каблук своей элегантной туфельки, прикурив одним быстрым движением.
Ее развязное поведение пришлось мне по душе.
— Боже ж мой, умирала, как курить хотела, — сказало прекрасное видение, поглощая дым глубокими затяжками. — Не возражаете, я возьму одну на потом?
Я махнул рукой:
— Угощайтесь.
Она загребла дюжину сигарет или около того и засунула их за корсет.
— Вы полны сюрпризов, — заметил я.
— Ну да, так и что же? — Она рассмеялась и хрипло закашлялась. — Вы тут один?
Мое представление ее не обмануло. Я налил себе еще шампанского.
— Увы.
Она игриво — иначе не скажешь — оглядела меня сверху донизу.
— Очень жаль. Вы красавчик.
Этого я отрицать не мог.
— Мне нравятся высокие господа, — продолжила она. — Вы иностранец?
Я провел рукой по своим длинным темным волосам.
— Своей комплекцией я обязан по большей части матушке — она наполовину француженка, наполовину славянка — и немного отцу, он британец. А талия — мое личное достижение.
— Хм. Они, должно быть, гордились таким хорошеньким ребенком.
— Одна баронесса как-то сказала мне, что о мои скулы вполне можно порезать запястья.
— Много девушек ради вас умерло, нет?
— Только те, кто не мог ради меня жить.
Она положила подбородок на руку в перчатке.
— Но у вас холодные глаза. Синие, как бутылочки с ядом.
— Ну что вы, право. Прекратите, или мне останется лишь ретироваться. — Я накрыл ее руку своей. — Как вас зовут?
Она покачала головой, выпустив облако дыма и улыбнувшись.
— Мне мое имя не нравится. Я с большим удовольствием услышу ваше.
Я потеребил запонку.
— Габриэль, — ответил я, использовав одно из своих noms de guerre [3], — Габриэль Рэтчитт.
Моя безымянная красотка задумалась.
— Это имя ангела.
— Я знаю, моя дорогая, — пробормотал я. — И, боюсь, скоро я стану падшим.
II. О действенности убийств по найму
Ночь была жаркой, и кровь моя кипела, так что я не стал тратить время на поездку домой и поближе сошелся со своей новой приятельницей прямо в грязном переулке на задах «Гранатовых комнат». Я очень хорошо помню ее задранные юбки, трущиеся об мой подбородок, и ее прекрасную грудь под моими утонченными белыми руками (о них я уже упоминал). Пока я предавался разврату, мне на глаза попалась афиша, криво приляпанная к мокрой кирпичной стене. Сегодня в мюзик-холле Коллинза играла Нелли Класс. Между этим совокуплением и моей следующей встречей вполне может найтись время успеть ко второму акту.
Нелли была в хорошей форме, да и я тоже — поднялся в бар наверху и слушал, налегая на рейнвейн, как она распевает «С кем ты был прошлой ночью?». Пока я искал место, фривольно задевая соблазнительные белые лодыжки примерно дюжины хорошеньких юных леди, зал слился для меня в одно огромное чудесное марево расплывчатых красок и света. Я чувствовал себя так, будто влетел головой в одно из восхитительно déclassé [4] полотен Сикерта.[5] Полые тени окутали меня засаленным красным бархатом. Канареечно-желтые кринолины Нелли Класс блестели перед моей улыбающейся физиономией солнечными зайчиками.
После нескольких лишних припевов «Как глупо целовать девушку в этом месте» я нетвердой походкой выбрался в благоуханную ночь и сел в кэб.
— Пиккадилли, — вскричал я, стуча тростью по крыше, что было совершенно необязательно.
Вскоре после этого меня высадили перед Королевской академией изобразительных искусств. Днем я обычно вхожу в это помещение через парадную дверь, но в ту ночь я осторожно спустился по предательскому штопору лестницы к служебному входу.
Своей беззубой улыбкой меня встретила Далила, которая уже закончила работу в номерах. Она провела меня в коридор, выложенный черно-белым паркетом. Я сбросил плащ и аккуратно повесил цилиндр на рога чучела горного козла, чья испуганная морда странным образом походила на лицо покойного Эверарда Льстива.
В самом конце комнаты находилась маленькая, но очень потайная дверь, декорированная — вполне качественно — светлой деревянной мозаикой в виде павлиньих перьев. Я прошел через дверь в обшитый панелями холл, освещенный шипящими газовыми рожками. Велись крамольные разговоры о том, чтобы провести сюда электричество, но я использовал все свое скудное влияние, чтобы наложить на это решение вето.
Мне нравился дух небольшого приключения. Почему-то пламя в блестящих латунных держателях казалось мне похожим на смоляные факелы в потайном ходе. Мы все знаем о притягательности потайных ходов. Когда я был мальчиком, именно их мне хотелось отыскивать больше всего. И весьма приятно, в конце концов, обзавестись одним таким у себя на работе.
Дойдя до конца безмолвного коридора, я засунул руки в карманы брюк и просвистел несколько нот из лучшей песни Нелли Класс. Передо мной находилось что-то вроде штурвала — на конце каждой спицы имелось фарфоровое навершие, как на кранах в ванной. Я набрал короткую комбинацию букв, соответствующую некоему коду, и повернул колесо влево. Справа открылась еще одна потайная дверь — увы, на сей раз она была декорирована значительно хуже. Интересно, почему я не могу просто постучать?
