Страшно даже представить, во что превратится прекрасный город, если и их Билтонг состарится и…
— Если наш красавец в ближайшее время не очухается, то… — Лицо Унтермейера перекосилось от злобы. — Чего уж там, сядем рядком и будем любоваться, как все разваливается к чертовой матери. — Он пожал плечами. — Что нам еще остается?!
— Если поселение распадется… — Ферессон на секунду замялся, — возможно, некоторым из вас удастся перебраться к нам, в Питсбург.
— Разве вашему Билтонгу по силам обслуживать одновременно более сотни человек? — небрежно поинтересовался Джон Доус.
— Сейчас, несомненно, — Ферессон с гордым видом кивнул на «бьюик». — Вы проехались на нем и способны оценить его по достоинству. От оригинала не сразу отличишь, даже если их поставишь рядышком. — Он улыбнулся. — Скажу по секрету, порой мне кажется, что служащие впопыхах напутали, и мне достался настоящий автомобиль.
Острота хоть давно и приелась, но, как обычно, вызвала у слушателей улыбку.
— Ладно, решим еще, по каким щелям разбегаться, если наш Билтонг отдаст концы, — оборвал смех Унтермейер. — Поживем — увидим.
— И то верно, — подхватила Шарлота. — Время, вроде, терпит. А пока пошли ко мне. — Она взяла с сиденья «бьюика» стальной ящик и направилась к крыльцу. — Бен, пойдем с нами, — она кивнула в сторону Доуса, — и ты тоже.
Хлебнем по глоточку виски. Правда, вкусом оно смахивает на антифриз, и надпись на этикетке не сразу разберешь, зато во всем остальном виски не совсем «пудинг».
Она поставила ногу на нижнюю ступеньку, но тут подбежал человек в рабочей спецовке и схватил ее за руку.
— Извините, мисс, но туда нельзя.
Побледнев от ярости, Шарлота вырвалась.
— В этом доме — моя квартира, мои вещи… Я здесь с рождения живу!
— Дом того и гляди развалится, — настаивал рабочий, который, в действительности, был не настоящим рабочим, а обычным жителем поселения, добровольно согласившимся охранять ветхое строение. — Видите, какие трещины?
— Они здесь не первую неделю. — Шарлота нетерпеливо махнула Ферессону.
— Пошли, нечего его слушать!
Она проворно взбежала на крыльцо, потянула на себя ручку массивной входной двери из стекла и хрома.
Дверь сорвалась с петель и вдребезги разбилась у ее ног. Во все стороны брызнули смертоносные осколки стекла. Пронзительно взвизгнув. Шарлота отступила на шаг. Бетон под ее каблуками смялся, и все крыльцо с жалобным стоном осело грудой бесформенных обломков.
Ферессон и рабочий подхватили насмерть перепуганную девушку под руки и почти поволокли к автомобилю. Очертя голову, Унтермейер кинулся в клубящееся облако белой пыли. Минут пять он вслепую шарил среди обломков крыльца, пока не наткнулся на стальную коробку. С драгоценной находкой под мышкой он выбрался на тротуар.
Шарлота беззвучно открывала и закрывала рот, ее лицо сводило судорогой.
— Мои вещи! — наконец выдавила она.
Ферессон нетерпеливо отмахнулся:
— Где-нибудь болит? Кости не сломаны?
— Я-то не пострадала, а вот все остальное…
Шарлота стерла с лица струйку крови и белую пыль. Через щеку у нее тянулся порез, светлые волосы слиплись, розовый свитер разорвался.
— Ящик! Вы спасли ящик?!
— Целы безделушки, целы, — успокоил ее Доус, так и не отойдя от машины ни на дюйм.
Шарлота прижалась к Ферессону, дрожа от испуга и отчаяния.
— Посмотри! Посмотри сюда!
Она подняла руку, покрытую толстым слоем пыли. Пыль быстро темнела и вскоре стала чернее сажи.
Изорванный свитер на девушке съежился, юбка растрескалась и сморщенной шелухой отваливалась от тела.
— Быстрее в машину, — приказал Ферессон. — На заднем сиденье — плед… из нашего поселения.
Закутавшись в плотную шерстяную ткань. Шарлота забилась в угол салона.
Капли алой крови падали с ее щеки на голубые и желтые полосы пледа. Сев за руль, Ферессон раскурил сигарету и вставил ее между трясущимися губами девушки.
— Спасибо, — едва слышно поблагодарила она. — Аллен, как нам теперь жить, что делать?
Ферессон ласково смахнул потемневшую пыль с волос девушки.
— Поедем и покажем ему оригиналы. Вид новых предметов обычно стимулирует их. Бог даст, и ваш оживет.
— Он не просто болен, — пришло в голову Шарлоте. — Он умер, Аллен. Верь мне, я точно знаю!
— Да брось ты, не так уж он и стар, еще оклемается, — запротестовал было Унтермейер, но все они уже понимали: конец неизбежен.
— Он размножается? — спросил Доус.
Шарлота опустила глаза.
— Если бы он только мог… Я сама осматривала яйца По всему видно, что некоторые разбиты изнутри, но ни один детеныш не выжил… — и она запнулась.
Ферессон завел мотор и с силой хлопнул дверцей. Дверца закрылась неплотно. Видимо, металл покоробился и потерял форму.
Ерунда, пустяк, незначительный дефект при дублировании, но по спине Ферессона побежал ручеек холодного пота.
Даже его сияющий лаком, роскошный «бьюик» оказался «пудингом». Значит, и Билтонг в Питсбургском поселении износился.
Раньше или позже то, что случилось в Чикаго, произойдет повсюду.
* * *
Вокруг парка рядами выстроились автомобили, немые и неподвижные.
С трудом найдя место для стоянки, Ферессон заглушил мотор и сунул ключи в карман.
— Может, останешься в машине? — обратился он к Шарлоте.
— Не волнуйся, я не пропаду. — Она улыбнулась уголками рта.
Подбирая одежду для Шарлоты, Ферессон потратил немало времени. Сейчас на ней были мужская спортивная сорочка и широкие брюки из рассыпающегося магазина готового платья. Поначалу Ферессон проехал мимо, но, заметив на тротуаре роющихся в товарах людей, решил: найденная здесь одежда на два-три дня сгодится. И действительно, в дальнем углу он обнаружил кипу мужских рубашек из грубого полотна и дамских брюк. Ткань казалась прочной, и сколько ни вертел Ферессон одежду в руках, дефектов не обнаружил.
Что это — свежие копии? Или, хоть это и маловероятно, оригиналы, используемые владельцем магазина для копирования?
Это скоро выяснится.
Во все еще торгующей обувной лавке Ферессон приобрел пару домашних туфель на низком каблуке. Довершил наряд девушки его собственный пояс.
Найденный в магазине рассыпался, когда он застегивал на Шарлоте пряжку.
Со стальной коробкой в руках первым из машины вылез Унтермейер и направился в центр парка. За ним последовали остальные. Вскоре они оказались среди угрюмо молчащих людей. Казалось, в парке собралась добрая половина жителей поселения, и у каждого нашлось что-нибудь для копирования: заботливо хранимые веками оригиналы или копии с минимальными несоответствиями. Безумная надежда и страх превратили лица людей в застывшие маски.
