В этот день она снова проделала ту же самую работу уже без особого труда, зная наизусть многие петли, и успела до позднего вечера. Пустые комнаты начинали заполняться мерцающими образами вещей, тех же, что были при Олеге. Вещи еще не были по-настоящему материальны, но уже можно было снять с крючка платье или пальто, вынести ведро золы или посмотреться в зеркало. Закончив, она намотала леску на гладкую палку и прочно связала концы. Теперь ничего не могло случиться. Значит, завтра.
Рано утром она проснулась от стука в калитку. На мгновение сверкнула надежда: из тех надежд, что возможны только между сном и явью, но вот непрочная грань пройдена, будто лопнул радужный пузырек – только пустота.
Ольга впустила гостей. Это были двое мужчин без лиц – один светловолосый, другой носатый. Носатый намного старше. Люди без лиц отдохнули, благодарно сьели приготовленное, рассказывая о себе. Ольга слушала и удивлялась тому, как могут эти люди говорить без слов. Их речь ничего не значила, и не могла значить, но когда Ольга отвечала, в ее голосе тоже не было слов, и ее речь тоже ничего не значила. Но обе незначимости ухитрялись попадать в такт и избегать недоразумений. Иногда Ольга усилием мысли разбивала лед и окуналась в поток речи, и узнавала несколько слов, но это было так тяжело и так ненужно.
Люди без лиц гостили два дня. К вечеру второго Ольга научилась различать слова одного из них, светловолосого. Они сидели в кухне после еды и вдруг Ольга поняла, что ей говорят что-то приятное. Она заплакала – впервые за все эти дни.
Будто прорвалась дамба: она плакала и не могла остановиться.
Светловолосый человек без лица, наверное, был смущен и озадачен, он пробовал ее утешать, но слов в его речи все-таки не было.
Уезжая, гости о чем-то просили ее и о чем-то спрашивали.
Она отвечала правильно и соглашалась на все просьбы.
Копившиеся слезы уже вышли и не мешали смотреть, но люди все равно оставались без лиц.
Они уезжали вдоль совершенно пустой улицы; было очень холодно, очень бело, слишком бело, это что-нибудь да значило, но Ольга не знала что.
Вернувшись, она сразу вспомнила о леске и подошла к тому месту, где оставила моток. Узел был разрезан и леска, раскрутившись, запуталась снова. Ольга попыталась вспомнить, как это могло случиться. О чем просили ее эти люди? Может быть, им нужен был кусок лески? Она не помнила. Все равно это не имеет значения. Есть завтрашний день и завтра никто не помешает.
Комнаты уже обрели былую плотность и время снова стало временем: Ольга попробовала вспомнить какой был день и ей почти удалось. Кажется, день был праздничным. Она решила не ложиться спать. Взявшись за леску, она заметила, что забыла расположение петель, Может ыбть. петли в этот раз завязались по-иному. Она потратила на работу день и две ночи. Она почти не отдыхала и чувствовала в себе еще очень много сил. Под конец второй ночи она снова стала видеть призраки – и старые, и новые. Но она не стала спать, опасаясь, что с леской что-нибудь случится и в этот раз.
Но в этот раз ничего не случилось. Одеваясь, Ольга ходила из комнаты в комнату, оставляя леску наедине с собой.
Возвращаясь, она смотрела на моток, ожидая от него неведомо какого чуда. Но моток был мертв, как и любая другая вещь в доме. Да и она сама была давно мертва, хотя сегодня ей почему-то захотелось жить. Но что может быть страшнее пустой бесконечности жизни?
Она вышла в сени и протянула руку, чтобы открыть дверь.
Задняя дверь захлопнулась и в сенях стало темно. Ольга помедлила, вглядываясь в движущиеся картины, надеясь еще раз увидеть сына. Он вышел из стены, неправдоподобно маленький, с совсем детским лицом, как будто бы там он стал еще моложе.
Его глаза что-то искали.
– Я здесь, – сказала Ольга.
– Досвидания, – ответил он.
– Почему «досвидания»? Мы встретимся еще сегодня.
– Досвидания.
Он вышел сквозь стену и в руках у него был моток лески, расправленной наконец-то.
Ольга вышла из калитки и посмотрела на море. Был голубой, воздушный день. Снег пересыпался желтыми искрами. Облака стоймя плыли в небе, подкрашенные по верхней кромке избыточно белым, для лучшего контраста с синевой. Море замерзло до самого горизонта и было покрыто снегом. Море можно было узнать лишь по неправдоподобной гладкости и по его злому отпечатку в памяти. Ольга вспомнила, что мороз стоит уже давно. Значит, лед прочен.
Эту историю древняя женщина по имени Ольга рассказала мне пятнадцать лет назад. Сейчас ее наверняка нет на свете, потому что так долго люди не живут. Вначале, поглощенный неожиданностями собственной жизни, я призабыл эту историю, но с каждым годом вспоминаю ее все ярче. Может быть, я рассказал ее не совсем верно. Сейчас я понимаю, что поразило меня в ней сильнее всего: маленькая капля человеческого горя, совсем маленькая капля среди омывающих мир океанов. И все же хочется жить.
