— Не забуду, — улыбнулся он. — Идите мойтесь.
Когда я вернулся в комнату, Сергеев снова разговаривал с кем-то через компьютер. На этот раз по-русски.
— Почему не уложились, можешь мне объяснить?
— Да пойми ты, дорогой мой, все очень сложно.
— Это слова. Давай конкретно. Буш дает добро?
— Буш дает. И Коль, и даже Тэтчер…
— С кем напряженка? С Ельциным?
— Ну, конечно, с Ельциным.
— Что ж, не впервой, прорвемся. Удачи тебе.
Я понял, что услышал не совсем то, что мне надо было слышать.
— Товарищ Сергеев!
Обращение прозвучало ужасно нелепо. Он обернулся. Лицо его было усталым и печальным.
— Товарищ Сергеев, те, в машине, хотели меня убить. А вы?
— А я не хочу. Почему я должен вас убивать? Потому что вы слишком много знаете? Вот бандитская логика! Но я-то не бандит! Я не боюсь разоблачения. Ну, расскажете вы про все. Кому расскажете? Жене? Жене, конечно, расскажете. А еще кому? Милиции? КГБ? Газетчикам? Телевидению? Ну, подумайте сами.
Я подумал и понял: не расскажу. И спросил: — А вы кто? Пришельцы?
— Сами вы пришельцы! — обиделся Сергеев. — Мы тут живем раньше вас.
— Так, значит, вы боги?
— Господи, кто такие боги? Могу вам признаться честно: нет, это не я сотворил этот нескладный мир. Какие еще вопросы? У вас до отъезда двадцать минут.
— Вы управляете миром?
— Нет.
— Но вы держите его под контролем?
— Да, насколько это возможно. Так делают все, у кого есть власть.
— Но вы не даете миру погибнуть?
— Вы правильно понимаете наши цели.
— Так вы можете гарантировать, что мир не погибнет?
— Гарантию, молодой человек, может дать только страховой полис.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно, — он достал сигареты, и мы закурили.
— Ой, а можно здесь, в Копенгагене, купить сигарет?
— Хороший вопрос. Можно.
— Какие же методы используете вы для контроля ситуации?
— Разные.
— Например, убийства.
Он пристально посмотрел на меня.
— Вы хотите знать, что случилось сегодня возле вашего дома.
— Разумеется.
— Законный интерес. Так вот. По нашему заказу московские гангстеры убрали одного человека. Мы воспользовались редким случаем: днем в центре города ведется съемка фильма со стрельбой. И наш выстрел был бы никем не замечен. Если б не вы. Во-первых, пришлось сделать три выстрела, а во-вторых, вас оттуда пришлось увозить. Вот и все.
— Нет, не все. Кто был тот человек, которого вы убили?
— Это был страшный человек.
— А те, кто его убивал, — не страшные?
— Не настолько.
— Ах, не настолько! Скажите пожалуйста! А если я сейчас сделаюсь страшным настолько, вы и меня убьете? И вообще: часто вы убиваете людей, с вашей точки зрения страшных? Каждый день? Каждый час?
— Да помолчите вы! — он прикурил вторую сигарету от первой и посмотрел на меня, как на незваного гостя, которого вынужден терпеть. — Что вы лезете не в свое дело? Что вы «рога мочите», как говорят наши друзья-гангстеры? Ну, что вы способны понять в нашем деле вот так, наскоком? Я бы вам объяснил, да некогда уже… А этот человек, труп которого вы видели в «Жигулях», да он бы… да он мог завтра всю нашу… вашу страну в крови утопить, поймите вы, черт возьми!..
— Один человек? Никому не известный?! Да каким образом?!
— Господи, да какая разница, каким образом! Вы что, думаете, это так сложно? И потом, кто вам сказал, что он никому не известный? Вы хоть про краснорубашечников-то слышали, товарищ в красной рубашке?
Я прикусил язык. Я действительно слишком многого не знал. Но дело было не в этом. И я не сдавался.
— Послушайте, а как-то по-другому нельзя было? Ну, увезти его кудато, спрятать, подкупить?..
— Санкта симплицитас! Неужели вы думаете, что я не искал другие варианты? Вы что, правда меня бандитом считаете, которому проще всего убить человека — и дело с концом… Да я себе мозги на этой проблеме вывихнул!
И тут я понял.
— Вам нельзя было его убивать? Правильно?
— Ну, конечно, нельзя, черт вас всех подери! Конечно. Убивать вообще никого нельзя. Просто нервы иногда не выдерживают. Особенно когда долго за такими людьми наблюдаешь… Слушайте, вам пора. Вы на самолет опоздаете, а вас жена ждет.
— У меня еще десять минут, — сказал я жестко.
— Поедете пораньше. Вам еще сигарет купить надо. Да что сигарет! Вот вам деньги, — Сергеев протянул увесистую пачку, — купите все, что надо. Здесь это быстро можно сделать.
— Спасибо, — сказал я, ошалело гладя на незнакомые цветастые банкноты и мысленно прикидывая, сколько же тут в пересчете на доллары. — Но вы меня не сбивайте. Я спросить хотел, что вам теперь за это будет.
— За что? — вздохнул Сергеев.
— За убийство.
— Слушайте, — он закурил четвертую, по моим подсчетам, сигарету, — вы куда бежали? В булочную? Ну, так и бегите в булочную. А то там весь хлеб кончится, жена ругать будет.
— Не хотите говорить, — обиделся я, — не говорите. А что вы меня этой булочной тыкаете? Да женой, которая ждет. Что булочная, что жена, когда тут решается судьба цивилизации?!
— Стоп, стоп, стоп! Вы что же это, дорогой мой, другим мораль читать, а сам? Какая, к черту, судьба цивилизации?! Нет, между прочим, ничего важнее, чем добежать до булочной, купить хлеба и вовремя — подчеркиваю, вовремя! — вернуться домой, чтобы жена не волновалась. Я вам это совершенно серьезно говорю. И не мочите рога, дорогой мой.
И тут вошел человек и сообщил, что машина ждет внизу. И мы поехали. И накупили в магазинах много всякой всячины (в пересчете на доллары у меня оказалось две с половиной тысячи), и не опоздали на самолет компании «САС», в котором я замечательно провел время, и от Шереметьева меня с ветерком домчали до центра, и уже на Садовой мой водитель вдруг сказал: «Время пошло», и я с удивлением обнаружил, что уже снова пять часов вечера пятнадцатого июля, как было тогда, когда я выбежал за хлебом.
На площади все так же толпились люди, милиции стало больше, но теперь я разглядел и съемочную группу: оператора с камерой, ассистентов, а возле ларька даже актеров с пистолетами.
И я вдруг вспомнил, как этот немыслимый Сергеев в Копенгагене уже вдогонку кричал мне: — Пожалуйста, не забудьте, самое главное для вас — это добежать до булочной!
«Что он имел в виду? — размышлял я. — Вдруг это была просьба, очень важная просьба, имеющая буквальный смысл?» И я сказал водителю «фольксвагена»: — Вы не подождете минуточку? Я до булочной добегу.
Он улыбнулся и кивнул.
Нет, на этот раз в меня не стреляли. Более того, в булочной был хлеб и черный, и белый. Еще более того, я вспомнил, что там, в Дании, забылтаки купить хлеба. Представляете, забыл! И я был счастлив, что вспомнил теперь.
