— Я понимаю вас. Но та же технология дала нам все, что вы сейчас видите, — а это, я считаю, честь для печатных книг.
— Но ведь все это лишь свет, верно? Биты информации, представленные в узнаваемых образах. А книг больше нет — их убили, и все, что мы видим, лишь привидения…
— Ну, некоторые возразили бы, что книги просто приняли другой облик, а значение имеют только слова.
— Тогда назовите это собранием слов и рассматривайте как всего лишь информацию. Печатая настоящие книги, мы оказывали словам честь, говоря тем самым, что вот перед нами культурные артефакты, требующие уважения, и им стоит уделить внимание… Вы очень добры ко мне, Даниэль. Но иногда я чувствую себя одной из более не издающихся книг, которую не удостоили такой вот чести оцифровки, — никто не знает, о чем я мог бы рассказать, и мало кого волнует, что я мог бы предложить. Никто не ведает, что я вообще существую. Но вы хороший друг.
Под конец Эшер торопливо распрощался, и когда Даниэль открыл дверь, так и бросился вон — и врезался в Лекса. От удара старик растянулся на полу, и содержимое его сумки рассыпалось по всему коридору.
— Ой-ой, простите, — Лекс побледнел от смущения. Он наклонился помочь Эшеру подняться, но едва коснувшись его одежды, тут же отдернул руку. Даниэль с гордостью увидел, что сын возобновил попытку и, поддерживая Эшера за плечо, в конце концов поставил на ноги.
Потом Лекс опустился на пол, чтобы подобрать разбросанные книги и бумаги. Даниэль тоже помогал, и вместе они собрали пачку, судя по всему, эшеровских заметок, написанных от руки, как курица лапой, а еще старинные бумаги — рекламные проспекты, старое ресторанное меню, древние театральные билеты и пожелтевшее расписание поездов, пару старых книг и несколько старомодных ручек и карандашей. Даниэль любовался, как его сын обращается с каждым предметом — с осторожностью археолога, то и дело вытирая руки о штаны, словно пачкался об эти вещи.
Остался лишь целлофановый пакет с очень старой газетой. Пакет раскрылся, и на ковер высыпались крошечные кусочки коричневой от времени газетной бумаги. Леке стоял и таращился на газету.
— Что это, папа? Что с этим случилось?
— Это самое последнее издание газеты, печатавшейся в нашем городе. Тридцатилетней давности, — объяснил Эшер. — Я забыл подарить ее вам, Даниэль. У меня их несколько десятков: подумал, вам, может, захочется иметь такую.
— О да, спасибо. Вообще-то я ничего подобного даже в руках не держал.
Эшер посмотрел на Лекса.
— Взгляни, сынок. В таком состоянии это уже не коллекционный экземпляр. До всех этих новостных сайтов люди узнавали большинство ежедневных новостей из газет. Со временем они сильно уступили телевидению, но окончательно их прикончили информационные сайты. С экономической точки зрения, в газетах уже не было смысла.
Однако Лекс не шелохнулся. Даниэль нагнулся и убрал отвалившиеся кусочки в пакет. Он взглянул на Эшера:
— Не думаю, что мой сын когда-либо видел газету. Я покажу ему потом, спасибо еще раз.
Некоторое время спустя после ухода Эшера Лекс зашел к отцу.
— Папа, откуда ты знаешь этого человека?
— Он букинист, работает в Народной аллее. Большую часть своей коллекции я приобрел у него.
— Ты проводишь там много времени. Я слышал, как мама говорила об этом.
— Да. Пожалуй, мне стоит как-нибудь взять тебя с собой. Думаю, аллея приведет тебя в восторг.
На лице Лекса отразилось сомнение.
— Ну, не знаю. Не хочу показаться грубым, но почему он такой грязный?
Даниэль рассмеялся.
— Да, ему стоило бы уделять больше внимания гигиене.
— Разве он не боится заразиться какой-нибудь жуткой болезнью? Все эти меры предосторожности, о которых постоянно говорят… готов поспорить, он не предпринимает ни одной из них.
— Он из другого поколения, Лекс. Твое поколение и отчасти мое… мы об этом думаем почти постоянно. А вот парни его возраста… Порой они ведут себя так, словно мир ни капли не изменился. Особенно интеллектуалы: они могут так увлечься своими размышлениями, что совершенно забывают о физическом облике. Деньги они тратят на книги, а не на новую одежду или визит к парикмахеру. И я их понимаю: порой сам могу так увязнуть в своей работе, что…
— Ты никогда не забываешь принять ванну! И тщательно продезинфицироваться.
— Ну да. Но ты у меня появился как раз в то время, когда у многих родителей — у потрясающе огромного количества родителей — дети умирали.
Лекс вздрогнул.
— В школе некоторые ребята об этом даже шутят. Говорят: «Зато нам досталось больше» — что-то вроде этого. Но этот тип выглядит как старики, живущие под мостами.
— Думаю, у него есть дом, хотя я там никогда не был. Он коллекционер и очень старомоден. Чудак. На самом деле он весьма образован. Можно многое узнать, просто слушая его. Я возьму тебя в следующий раз. Мне кажется, что тебе понравится.
* * *
Несколько месяцев Даниэлю было не до чтения, как говаривала Триш — «книгоглядения». Беспорядочная серия финансовых кризисов при дефиците ресурсов означала новые возможности и новые риски для его клиентов. Сутки напролет он составлял иерархические таблицы срочных рекомендаций, недосыпая, теряя в весе и почти не видясь с семьей. Лекс время от времени посылал ему самые глупые анекдоты, какие только удавалось найти, или же скан какого-нибудь нового особенно замысловатого карандашного рисунка (прессованный стержень, руки не пачкаются, и красители гарантированно нетоксичны).
Беспокойство в этих рисунках бросалось в глаза. Даниэль пытался подбодрить Лекса шутливыми ответами, но рассеять тревогу не удавалось.
В свое время ради Лекса они переехали в центр. После пандемии всё, построенное там за века, разрушили до основания, вывезли мусор и прокалили грунт на глубину нескольких метров. Потом поднялись первые каркасы жилых и нежилых строений. Когда бригады планировщиков принялись заполнять каркасы, это выглядело как гигантский детский конструктор с недостающими деталями. Даниэлю и Триш повезло получить одну из первых квартир в растущем жилом комплексе. Историю района отображал развлекательный вирт. Когда Лекс был маленьким, Триш и Даниэль брали его в этот район — пообедать в каких-нибудь забегаловках, оформленных под старомодные закусочные, пиццерии или этнические ресторанчики.
Однажды (Лексу тогда было семь лет) он заметил на перилах муху и несколько раз вставал, подходил и трогал насекомое, которое было твердым на ощупь и не шевелилось…
Когда у Даниэля выдался наконец свободный день, он уговорил упиравшегося Лекса съездить в Народную аллею, пообещав показать районы, которых тот прежде не видел. Лексу вроде бы понравилась подвесная железная дорога, проходившая высоко над поясом малоэтажек и далее за границу городского центра, а затем вниз в Народную аллею. Здесь сберегалась подлинная история города, пусть и порезанная на кусочки и распакованная для удобства перепродажи.
