— Французская Академия нам не указ. — Менторский тон Потехина был неприятен Власу Константинычу, но он отвечал сдержанно, памятуя, что перед ним гость. — Да, не указ. Кстати, нелепое решение не рассматривать никаких проектов вечных двигателей было принято не в 1750, а в 1755 году.
Потехин слегка покраснел. Зрители переглянулись. Бончиков за спиной Потехина скроил уморительную гримасу. Пожилой конструктор Федор Тимофеевич осторожно кашлянул а кулак. Сразу закашляли и остальные. Молокосос Елкин, только из техникума, прыснул от смеха, но Бончиков вовремя пригрозил ему кулаком.
— Так, так, — Потехин как бы не расслышал последних слов Власа Константиныча. — Так, так, — глубокомысленно повторил он и строго постучал по ржавому кожуху. — Значит, энергию вы собираетесь производить из ничего. Хорошо. Но как тогда…
— Почему это из ничего? Не из ничего, а из вакуума.
— Причем тут вакуум? — Потехин развел руками и пожал плечами. — Вакуум это и есть ничто, пу-сто-та, ли-шен-ная ка-ких бы то ни бы-ло фи-зи-чес-ких свойств.
Он наставительно проскандировал эти слова, еще раз пожал плечами и помотал головой, как бы обращаясь к окружающим за поддержкой. Но лица всех остались непроницаемы. Все окаменели.
— То, что вы сказали, так же неверно, как и общепринятое заблуждение в отношении вечных двигателей. Совершенно неверно, — заметив нетерпеливое движение Потехина, Влас Константиныч сделал умиротворяющее движение рукой. Вы с этим знакомы?
Он вытащил из нагрудного кармана комбинезона желтую складную линейку, потом торцевый ключ, полдюймовую плашку, и, наконец, маленькую брошюрку, обернутую газетой. Водрузив на нос очки в железной оправе, Влас Константиныч раскрыл брошюрку (это место у него было заложено маленьким сверлышком) и прочитал:
«Из вакуума может быть выкачана любая энергия при условии, что соответствующий механизм обеспечивает одновременное извлечение такого же количества энергии для антимира. Сумма извлекаемых энергий равна нулю»…
— Нуте-с, нуте-с, что это еще за тарабарщина, — Потехин бесцеремонно выдернул книжечку из растопыренных пальцев чтеца. Потом отвернул газету. Все вытянули шеи. На обложке стояло: «Густав Наан. Симметричная Вселенная. Публикация Тартуской астрономической обсерватории. Том XXXIV, 1964 г.».
— Что за чепуха. Это же какой-то астрономический журнал, — Потехин повертел книжку в руках и снова открыл ее наугад. — «Почему существует вселенная? Вселенная существует потому, что ничто неустойчиво, поляризуется на нечто и антинечто». Мм-да. Я не астроном, конечно, и, может быть, не готов к разговору, но зачем же увиливать?
— Да ведь мой двигатель…
— Двигатель, двигатель, — Потехин раздраженно перебил Власа Константиныча. — Про двигатель и давайте говорить. Будем держаться воздуха фактов. Вы лучше прямо скажите, двигатель ваш работает? Выработал он хотя бы на гривенник энергии? Нет? — Потехии победно стукнул ребром ладони по кожуху. — Давайте так ставить вопрос.
Гость уже оправился от замешательства. Он отряхнул пылинки с портфеля, подтянул узел галстука и перешел в решительное наступление.
— Великий русский сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, — Потехин говорил теперь уверенно, обращясь не столько к собеседнику, сколько ко всем окружающим, — тоже описал одного изобретателя вечного двигателя. Когда этого горе-изобретателя спрашивали, почему машина не работает, он всегда ссылался на объективные причины: «Кабы колесо из настоящего материалу было сделано» и все такое прочее. Ну, а у вас тоже колеса подкачали?
— С колесами у меня плохо, — Влас Константиныч сокрушенно вздохнул. — На нашем зуборезном станке разве первый класс точности получишь? А тут еще Меркушкин рядом кузнечный молот установил. Только начнешь нарезать ответственную шестерню, дышать прямо боишься, а молот как бахнет. Ну, заготовка…
— Значит, в шестернях дело. «Колесо из настоящего материалу…» Лично мне все теперь ясно — Потехин одернул пиджак, собрался уходить. — Вот так, дорогой товарищ! — строго сказал он Власу Константинычу. — Вы все толкуете о шестеренках, о разных там производственных трудностях. Понимаю, большой вечный двигатель вам сделать не под силу. Ну, а маленький? Маленький? Так сказать, действующую модель? Пускай потихоньку работает, делает энергию из вакуума. Так вы изволили выразиться?
— Так ведь модель-то у меня есть. Как же не быть…
— Вот как. Она работает? — Потехин насмешливо прищурил один глаз Крутится?
— Крутится. Все время крутится. — Влас Константиныч достал из кармана большую связку ключей. Потом отомкнул свою рабочую тумбочку. — Подвиньтесь, пожалуйста.
Но все окружили Власа Константиныча еще более плотным кольцом.
Влас Константиныч достал из тумбочки небольшую картонную коробку. Он снял с нее крышку, и все увидели маленький красный диск, похожий на шляпу мухомора. Диск был насажен на вертикальную ось, закрепленную в круглой подставке. Влас Константиныч бережно поставил модель на верстак.
— Отойдите от света, — попросил он. Толпа расступилась. Стало совсем тихо. В солнечном луче плясали пылинки. Диск-мухомор слегка шелохнулся, дернулся, и вдруг белые крапинки на его шляпке поползли, закружились. Один, два, три оборота. С ровным жужжанием диск разгонялся все быстрей и быстрей, пока крапинки не слились в сплошные белые колечки.
— Ура! — это закричал от избытка чувств Елкин. — Вот тебе и французская Академия.
— Помолчи, — одернул его Бончиков, — дай-ка сообразить, в чем тут дело.
Игривое настроение, в которое его всегда приводил разговор с «нашим заводским Кулибиным», исчезло бесследно. Шутка оборачивалась чем-то серьезным. Не может быть, чтобы Влас Константиныч… Не может быть просто потому, что не может быть. Наверняка какой-то подвох. Но какой? Бончиков воспринимал вращение диска, как личную обиду. Никогда раньше слесарь не показывал эту игрушку. В дураках был теперь уже не только Потехин, но и он сам, Бончиков, инженер новой формации с солидной теоретической подготовкой, хорошо знающий физику и термодинамику.
А диск тем временем продолжал равномерно крутиться, как ни в чем не бывало. Простое устройство — подставка, ось и сам диск. Никаких коробок, кожухов, экранов, где можно было бы спрятать моторчик, электрическую батарею или еще что-нибудь.
— Ну-ка, остановите модельку, — попросил Бончиков.
— Остановить? — Влас Константинович осторожно затормозил диск большим пальцем. Диск-мухомор секунду как бы раздумывал, а потом дернулся раз, дернулся два и снова начал вращаться, упрямо набирая скорость.
