– Переворот девяносто первого года, знаешь, чьих рук дело? – таинственно и зловеще спросил Никанор Иванович.
– Неужели? – поразился Георгий.
– Ну вот тебе и неужели!
– Вы же раньше на американцев грешили…
– Н-ну… – Сосед замялся. – Одно другому не мешает…
– Тогда уж не рук, а присосок, – заметил Георгий.
– Именно, именно! – вскричал Никанор Иванович. – Правильно ты, Жора, сказал!
Мужик он был хороший, только вот политику чрезмерно любил и патетику. Георгий обтёр ладошкой извлечённый из земли голыш, почувствовал на нём нечто чужеродное, липкое, скользкое – и чуть не выронил. Слизень. Вот мерзость-то! Сбил щелчком на камни и без жалости растёр подошвой шлёпанца. Слизней Георгий не терпел до содрогания. Почти как чужаков. Всё-таки улитки – они какие-то привычные, родные, а эти – порнографически голые, бесстыдные, всепроникающие… Второй год от них спасу нет.
– Никанор Иванович, вы собственность на землю оформили? – спросил Георгий.
Во-первых, пытался приземлить разговор, во-вторых, действительно хотел кое-что разузнать. Сам он, по лености своей, за переоформление документов даже ещё и не брался. А требовали.
Лицо в защитных очках стало суровым, почти жестоким.
– Нет. Не оформил.
– Почему?
– А вот съездишь разок в Среднюю Ахтубу – вмиг поймёшь почему… Продались! – возопил отставной технолог, потрясая лоснящимися от смазки деталями. – Продались чиновнички наши… Вот помяни мои слова: никому ничего не оформят. Чужакам всё отойдёт. Не веришь? Запросто. Есть бумага? Нет! Значит, не владелец… У, м-монстры жукоглазые!
Последняя фраза в устах Никанора Ивановича, отродясь фантастической литературой не увлекавшегося, прозвучала так неожиданно и забавно, что Георгий прыснул.
– Почему жукоглазые?
Сосед насупился.
– Заступаешься, что ли, за них?
– Да не за них, – возразил Георгий, всё ещё не в силах справиться с улыбкой. – За жуков. Симпатичные насекомые, а вы их вон с кем равняете…
Никанор Иванович крякнул.
– Ну, знаешь, жуки тоже разные бывают… – недовольно заметил он. – Колорадский, к примеру…
Тут же притворился, дескать, некогда ему, и, озабоченный, канул в дебри. Так он поступал всегда, если сбивался с мысли.
Шутку, будто именно чужие привели к власти демократов, придумал и поведал Никанору Ивановичу несколько лет назад сам Георгий, за что был обвинён отставным технологом в политической слепоте и потакании западной пропаганде. Оно и понятно: в ту пору пришельцы, хотя и обозначились уже в наших краях, вели себя относительно смирно. Не в пример южанам и китайцам.
А вот тачку он в пристройку закатил рановато. Не в руках же таскать камушки до калитки… Георгий двинулся было к бендежке, когда в зарослях вновь зашуршало, даже захрустело – и сосед показался вновь.
– Всё советскую власть ругаем! – запальчиво выговорил он. – Да разве при советской власти они бы сюда сунулись? Армия какая была, а? Сталин бы с этой поганью чикаться не стал… Вот вымрем – узнаем тогда. Да что там вымрем! Уже вымираем…
– Никанор Иванович, – расстроенно отозвался Георгий. – Меня-то вам что агитировать? Полностью с вами согласен…
– А! Толку с твоего согласия… – Сосед безнадёжно махнул испачканной в солидоле рукой. – Ну не гадюки, а?..
Георгий вспомнил утреннюю встречу с юной рептилией и усмехнулся.
– С гадюками проще…
– Почему за границей их нет?.. – с пеной у рта вопрошал бывший технолог.
– Думаете, нет?
– Да ни одна страна их к себе не пустит! Ни одна!
– Пускают же.
– Да кто их пускает?
– Нам-то с вами какая разница, Никанор Иванович? – устало промолвил Георгий. – Ну не нагрянули бы к нам они… Значит, кто-нибудь другой нагрянул бы. Те же китайцы. Мы ж добыча готовая! Слабое звено…
– Вот потому они и наглеют! – Сосед зашёлся окончательно. – Пока ты и такие, как ты, будут сидеть сложа руки… – Задохнулся, умолк.
– Хорошо, – мрачнея, пропустил сквозь зубы Георгий. – Допустим, никто не нагрянул. Тогда бы нас свои же крутые выжили. Нравится вам такой вариант? Лохи мы с вами, Никанор Иванович. Ло-хи…
– Так я и говорю: будь жив Сталин…
«О ч-чёрт! – подумал Георгий. – Ведь не отвяжется…»
Шагнул к заборчику и, оказавшись почти лицом к лицу с разъярённым собеседником, взглянул прямиком в его правый глаз.
От неожиданности трибун умолк.
– Я рад, что не ошибся в вас, Никанор Иванович, – глуховато, с чувством произнёс Георгий. – Мне нужна ваша помощь.
– Что такое? – всполошился тот.
– У меня есть взрывное устройство, – еле шевеля губами, продолжал Георгий. – Но я гуманитарий. А вы технолог. Помогите разобраться.
Слабо отмахиваясь, чуть ли не открещиваясь, бледный Никанор Иванович пятился от заборчика. Наивный мужик. Всему верит.
– Понимаете, – шептал Георгий. – Сейчас они осматривают берег. А вечером будут возвращаться. Пляж – узкий. С одной стороны склон, с другой – Волга, податься им некуда…
Тут Никанор Иванович уразумел наконец, что его несерьёзный соседушка опять валяет дурака. Даже сплюнул в сердцах.
– Хиханьки тебе! – плаксиво бросил он. – Тут род людской гибнет…
Круто повернулся и сгинул среди листвы. Будем надеяться, на весь день.
Камушков хватило в обрез. Дорожка удалась на диво. Предварительно отмытые в ведёрке голыши, улёгшись один к одному, сияли на солнцепёке голубоватыми плоскими спинками, среди которых встречались подчас и зеленоватые, и чёрные с прожилками, а то и вовсе крапчатые. Красота. Доисторическая баржа, набежавшая когда-то на мель, очевидно, везла самый разнообразный камень.
Мокрый, грязный и счастливый Георгий кинул совок в ведро. Самое время окунуться. На Волгу отныне путь заказан, стало быть, сходим на озеро. Если, конечно, и там ещё дорогу не перекрыли.
Льдистое от тополиного пуха озерцо заметно обмелело. Всё-таки прошлогодняя засуха не прошла для поймы бесследно. Почва жадно вбирала влагу, выпивая водоём снизу. На том берегу невидимая за высоким камышом тёплая компания с поистине казачьей лихостью выводила: «При лужке, лужке, лужке…» Всё правильно. Когда выхода нет и не предвидится, самое время петь народные песни.
Стараясь не касаться скользкого илистого дна, Георгий наплавался вдоволь, а выкарабкавшись на рассохшиеся дровяные мостки, понял вдруг, что не знает, чем теперь заняться. Нет, на даче-то работа всегда найдётся – просто не хотелось.
Огорода Георгий не держал – огурчики-помидорчики проще купить на пристани. Да он, можно сказать, вообще ничего не держал – с тех пор, как овдовел и выпал из этой треклятой жизни. Цветы, посаженные женой, сохранил, деревья, понятно, тоже, а вот грядки сровнял и засеял газонной травой. Похожим образом он вёл себя и в городе. Доставшееся по наследству малое предприятие продал при первом нажиме чужих, совместно нажитую квартиру в центре сдавал, сам обитал в однокомнатке – впрочем, только зимой, а летом перебирался на дачу. Чтобы не одичать окончательно, время от времени подрабатывал переводами и корректурой.
