Владимир Печенкин - Поиск-82: Приключения. Фантастика

Впереди Васька Порохов, ему здешняя округа ведома, вдоль и поперек изъезжена. За Пороховым ведет Репьев солдат да мужиков. Эти к седлу менее привычны, им в середке идти. Позади Ахмет с татарами да башкирами, для обережи, чтоб вороги внезапно сзади не ударили. Дойдут до земель башкирских, тогда Ахмет с Васькой местами поменяются.

Гореванов подозвал Ахмета.

— Возьми своих десяток аль сколь пригоже будет. Скачи, друг, наобрат в станицу, вези попа с женою. Вовек себе не прощу, коль замордуют их! А и помилуют, на Башанлык воротят — комендант не простит... Гони, Ахмет! Упрется поп — силком вези! Ночь без снега быть сулит, по следу нас догонишь.

Малахай у Ахмета богатый, байский малахай. Сам осенью тупой стрелой лисиц бил, сам шил, сам носит теперь, гордится. Сверкнул улыбкой, крикнул своим — унеслась ватажка.

Шли ходко: лошади загодя вдоволь кормлены. Телег мешкотных нету. В ночи, крадучись, обтекали сонные острожки, собак не баламутя. Арапов-атаман хоть и держал коней под седлом, казаков под ружьем, а малые дороги заставами перекрыть не побеспокоился: никуды, мол, не денется голь перекатная, от казанских полков побежит к яицким куреням — лови да вяжи, государевы слуги.

Остановились на дневку подле кошар летних — плетни, глиною обмазаны, над речкой застывшей. Тут на рассвете догнал Ахмет. Гореванов с самой полуночи тревожился, их поджидая, и, увидя, просиял: у одного из татар булан жеребец в поводу, а в седле тулуп горой, а из него Фроси лицо... Но с какого угару Ахмет по морозу в тюбетейке летней щеголяет? Не поранен ли? Ахнул Гореванов: на другом-то коне отец Тихон в малахае Ахметовом, и весь арканом, ровно тюк, обвязан...

— Ахмет, пошто его повязал?

— Не уберег бы. Шибко сердит поп, ехать не хотел, крестом по башкам бил.

Отец Тихон негодовал:

— Грех тебе, атаман! Налетели в нощи, аки демоны сатанински!.. Развяжи, отпусти к пастве моей покинутой!

Гореванов аркан распутывал, уговаривал:

— Я-то развяжу, а драгуны повязали б — развязывать некому. Не серчай, лицу духовному смирение подобает.

— Смирение человека не бескрайне есть. — Успел только Гореванов освободить попа от уз, как тот на Ахмета кулак воздел в сердцах. Но опомнился — и руки в рукава. — Господи, не введи мя во искушение... Не ведают бо, что творят. А на твоей, атаман, душе грех святотатственный!

— Жив буду — отмолю с твоею помощью. Фрося... Ефросинья Кузьмовна, изволь с коня сойти, ножки поразмять. Не озябла?

Командир казанского отряда весьма обескуражен был, на Сакмаре воинской силы не найдя: против кого тут воевать?

— Наладили в поход будто на короля шведского, тыщи верст артиллерию тянули! Ай да военная кампания — из пушки по воробью! Тьфу!

Излив досаду, велел учинить беглым дознание. Мужики единодушно винились: в бегство дерзнули по наущению Ивашки, а Ивашка тот убег, а куда, того не ведают. После быстротечного дознания учинили мужикам, как всегда оно водится, битье вразумительное, дабы впредь от заводов не утекать. Однако пороли без лютости, сам генерал Геннин в письме о том радел, ибо до смерти работного мужика засекать — тоже, стало быть, казне ущерб. Работники надобны на заводах, а не в царстве небесном.

За самозваным атаманом, вором, крамольником Ивашкой Горевановым послана сотня казаков яицких под началом самого войскового атамана. А за казаками приглядывать шел эскадрон драгунский. Но поиск тот вышел бестолков: растаял Ивашка Гореванов с товарищами в степных просторах, и след их метели замели.

Но шептались по улусам бедняги-байгуши: видели будто в оттепель в туманной завесе ватажку горевановскую, слышали топот конский... И худо спалось по ночам башкирским баям.

По заводам слух: пограблен обоз провиантский, не атамана ли Гореванова озорство? И управители заводом отменяли правежные экзекуции: негоже народ злить — Гореванов близко.

Текло время. На берегу Сакмары зарастало травою пепелище порушенной станицы. Но память о вольной Сакмаре и атамане Гореванове быльем не поросла. Потому, может быть, что людишки черные все так же бежали с заводов в дали неведомые. И верили заводские окраины, приострожные выселки, деревеньки обнищалые: где-то в местах отдаленных, в урочищах потаенных основал честной атаман Гореванов новую станицу, вокруг нее. стены неприступные, а посередине храм белокаменный. И пашни окрест хлебородны, и живут мужики в сытости, правит ими атаман по справедливости...

Уездный город досыпал до вторых петухов, когда на Зеленой улице раздался истошный крик:

— Караул, помогите!

В ответ прозвучало несколько выстрелов и зашлись лаем дворовые собаки. Где-то хлопнула калитка, однако на улицу никто не вышел.

Когда бригада уголовного розыска прибыла на место, ворота дома-пятистенника были широко распахнуты, двери конюшни взломаны, а на веранде в луже крови лежал труп мужчины лет пятидесяти. Это был хозяин заезжего двора Егор Савичев, у которого останавливались приезжавшие на рынок крестьяне.

В комнатах все было разбросано, стулья и табуреты опрокинуты, из комода выброшено белье. Один из сотрудников заглянул в гардероб — вещи были на месте.

— А где его жена? — поинтересовался кто-то.

Перерыли все, но ни в подполье, ни на сеновале, ни даже в колодце, в котором долго ковырялись длинным багром, тела Екатерины Савичевой не нашли.

— Опросить соседей! — приказал заместитель начальника уголовного розыска Георгий Шатров, высокий молодцеватый мужчина с темными задумчивыми глазами на чуть вытянутом лице.

По одну сторону заезжего двора жил шорник Курилин, тихий скромный человек, по другую — аптекарь Левинсон. Шорник сказал, что накануне он был в гостях, крепко выпил и спал.

— А супруга моя глуха, как тетерев, — пояснил он, показывая жестом на растерянно улыбавшуюся жену.

— Вчера вы видели Савичеву?

— В чужой двор не заглядываем, — неопределенно ответил Курилин.

— Когда в последний раз у них были заезжие?

— Какие сейчас заезжие? — махнул рукой шорник, — Крестьяне сеют...

Ничего толком не добились и от супругов Левинсонов.

— У Израиля Георгиевича был с вечера сердечный приступ, — пояснила жена аптекаря, суетливо усаживая гостей. — Я с ним всю ночь промучалась.. Только к утру и заснули оба.

— Савичеву в эти дни видели?

— Позавчера она заходила к нам, уже не помню зачем. Ах да, просила аспирину. А вчера ее что-то не видно было. — И добавила виновато: — Живем обособленно, друг другом мало интересуемся.

Через час труп Савичева увезли в морг. Взяв понятых, Шатров составил опись вещей.