— Рыцарей прошу в рыцарский зал, всех же прочих гостей — на гостевой двор, где всяк найдет хлеб, мясо и вино.
Гул одобрения удвоился. Бурчит, бурчит народное брюхо.
Под восторженные крики баронесса удалилась. Почему он, Луу, или кто другой уходит, а баронесса удаляется? Как это у нее получается — удаляться? Талант врожденный или выучка?
За хозяйкой Замка потянулись и рыцари — неспешно, величаво, зная, что обильные поминальные столы их подождут. Остальные же поспешили на гостевой двор. Всяк ведь и свою, и чужую порцию выпить норовит, только отвернись, замешкайся. Простые мы, простые. Кто смел, тот и смёл, как любил говорить легендарный рубака и картежник барон Лоо-Ги.
— Осадное положение, любезный Луу, было объявлено осадное положение, но все воодушевлены и рады. Счастливы. Забыли, что за угощением последует осадный налог. Это и есть политика, — Бец-Ал-Ел смотрел на ворота. — Успели. Еще немного, и подойдут пахари, тогда полной проверки сделать бы не удалось.
— Почему?
— Средства Аргента осталось всего ничего.
— Но разве среди пахарей не может быть вампиров?
— Отчего ж? Но к случившемуся ночью пахари не имеют никакого отношения. Искали не просто вампира, искали виновника смерти принцессы Ки-Евы.
— И вы, мастер Бец-Ал-Ел, считаете, что его нашли?
Они обернулись.
Рыцарь Кор-Фо-Мин, проводив баронессу, вернулся. Луу было даже обидно, что не его спутник, а степняк зарубил вампира, но он утешался тем, что надо же было кому-то и баронессу охранять. Свои-то, замковые рыцари, ротозеи. Или того хуже.
— Рад видеть тебя, мирный торговец. Похоже, ты накоротке с мастером Бец-Ал-Елом?
— Я давно знаю любезного Луу-Кина, — маг опередил Луу. С умыслом, или так, просто?
— Как удачно. Мир не просто тесен, он очень тесен.
— Порой даже еще тесней, — согласился Бец-Ал-Ел. — Что же касается вашего вопроса, то баронесса удовлетворена, и сэр Дии-Ол тоже.
— Возможно, мастер, мой вопрос покажется наивным, но является ли проведенное испытание совершенно безошибочным?
— Что есть совершенство? Достижимо ли оно в этом мире? Но смею вас заверить, что обыкновенного человека вампиром проба не представит.
— А наоборот? Бывает ли так, чтобы вампир прошел пробу и не был обнаружен?
Бец-Ал-Ел задумался.
— Нет, не думаю. Расход энергии, необходимый, чтобы нейтрализовать средство Аргента, слишком велик, чтобы пройти незамеченным.
— Но, учитель, а если вампир наденет перчатку? — вот он и проболтался. Назвал мага учителем.
— Перчатку? — Бец-Ал-Ел посмотрел на Луу с одобрением: думает, а это редкость среди учеников.
— Да. Искусную перчатку, похожую на человеческую кожу. Или… или даже сделанную из человеческой кожи? Такая перчатка предохранит плоть вампира от попадания на нее жидкости, и…
— Хм… Идея неплоха, но… Да, не будет контакта, не будет и реакции разложения. Но эффект серебрения возможен только при взаимодействии с живым организмом. Перчатка сохранит прежний цвет, в то время как наши руки… — маг показал ладонь.
— Мог ли кто-либо избежать испытания?
— В замке каждый десятник отвечает за явку своего десятка, а сотник — сотни. Со стороны, быть может, не заметно, но каждый обитатель на строгом учете.
— Ну почему же, почему же, очень даже заметно. А гости?
— Здесь сложнее, но, поверьте, каждый гость у нас тоже… на строгом учете.
— Тогда, признаюсь, я предвижу осложнения.
— Какие осложнения, доблестный рыцарь?
— Боюсь, спустя луну-другую люди начнут спрашивать себя — как сэр Ингман, первый советник Замка, смог миновать стражу? Степняки не производят впечатления беспечных разгильдяев.
— Принцесса была убита вампиром — это непреложный факт. Сэр Ингман — единственный вампир, ergo, принцессу убил сэр Ингман. Так, по крайней мере, думает большинство. А как он миновал стражу… Возможно, он действовал с нею заодно. И именно потому сэр Дии-Ол и поспешил избавиться от неугодного сообщника, сообщника, чье дело сделано, и которому лучше исчезнуть.
— Возможно.
Луу показалось, что его спутник не убежден.
У ворот послышался шум. Начали прибывать пахари. Они въезжали на телегах, запряженных волами. Кто победней — на тощих волах, побогаче — на упитанных. Больше двух не держат даже богачи — нельзя. Объедят. У человека две руки, больше одной сохи не удержать. Сын вырос — отделяйся. А волами торговать может только барон. Волы — они в неволе не размножаются. И на воле тоже.
— Вот еще знакомое лицо, — доблестный рыцарь показал на въехавшую повозку.
Ее тащил один-единственный вол. Толстый, даже отсюда слышна была его одышка. Не привыкла животина надрываться. А пришлось: повозка была наполнена доверху скарбом, мешками и детьми.
— Да это хозяин постоялого двора! — узнал Луу.
— Толстый Сол? Он, правда, любит, когда его зовут Большим Солом.
— И вы, мастер, знаете его? — рыцарь пребывал в задумчивости. Что-то тревожит спутника. Да и он, Луу, тоже не безмятежен.
— Я, доблестный рыцарь, знаю всех в округе. Да и не удивительно, здесь все знают всех. Кого-то лучше, кого-то хуже. Мирок Замка невелик.
— А кого-то и совсем плохо. Кто, например, знал, что сэр Ингман — вампир?
— Увы мне, увы, — покаянно вздохнул Бец-Ал-Ел. — Не оправдываюсь, но выявить вампира трудно даже магу.
— Почему?
— Дровосек может срубить любое дерево, но рубить все деревья подряд у него не хватит ни сил, ни времени. И кто позволит извести весь лес? То же и с магией. Вампир не есть совершенно исключительное явление. Аура большинства людей несет в себе и вампирские цвета. На ходу понять, кто есть кто, трудно, даже невозможно, как невозможно съесть орех, не разбив скорлупы. Орехи бить — дело немудреное, но люди не орехи. Им больно. Они сопротивляются. Расколоть защиту — и оставить человека нагим?
Телега проскрипела на гостевой двор. Тесно там будет сегодня.
— Мне, доблестный рыцарь, предстоит неотложное дело — до заката я должен уничтожить тело вампира. Но прежде я его вскрою. Не знаю, будет ли это вам интересно…
— Мне будет интересно, — быстро сказал рыцарь. — И баронесса просила засвидетельствовать конец вампира.
— Тогда прошу вас. Время не терпит.
Ступени крепкого серого камня не истерлись и на палец. Это за восемь-то веков! Видно, не часто спускались сюда обитатели замка.
То же подтверждала и селитра, изморосью проступавшая на стенах, и самый дух места — не затхлый, нет, но чувствовалось разлитое в воздухе безлюдье. Эхо, гулкое эхо только укрепляло в мысли: здесь человек гость.
