Сутки. Именно столько бродил он под Марсом, позабыв все на свете! Тринадцать записей оказалось в логе связи, и все светились красным.
«Неисправность передатчика. Сообщение отправить не удалось», — значилось напротив каждого.
И еле заметная вмятина на коммуникаторе. Там, где антенна. Значит, сутки потеряны зря? Выходит, он бессмысленно, впустую ходил по залам и ждал? Гермодатчики исправно пищали, коммуникатор отправлял СОС, а сигнал не уходил? И никто на станции не знает, где он, Вениамин Решетов, молодой веселый парень, который так любит жизнь и которому осталось всего шесть часов?!
Это было обидно — умереть вот так, глупо, из-за сломанного передатчика. Погибнуть и не сообщить никому о найденных богатствах? Нет! Он должен бороться, он обязан сделать хоть что-то! Но что? Главное — не паниковать, вспомнил Вениамин. Так начиналась каждая глава в наставлении для разведчиков, что подарил ему Иван. Страх — первый враг.
Веня сел, где стоял, и заставил себя успокоиться. Первое, что надо сделать, — вернуться к засыпанному кару. А потом… И тут он вспомнил, что каждый раз, когда он пробивал новый проход, скафандр сообщал о резком повышении давления. Потом оно постепенно приходило в норму. Что это было? Вода, понял Решетов. Атмосфера внутри пузырей насыщена водяным паром; новый проход в стене — и давление гонит пары наружу. Просачиваясь сквозь песок, они рассеиваются в атмосфере. Значит, слой песка не так толст! Здесь не очень глубоко, и, если постараться, можно прокопаться наружу, где его давно ищут! Ведь его не могут не искать…
Добравшись до первого, расколотого трещиной пузыря, Решетов расширил проход и начал копать. Сначала он вдавливал песок просто вниз, до тех пор, пока руки не перестали проваливаться. Значит, грунт заполнил нижнюю полость, и на него уже можно опереться. Выстелив песок над трещиной сланцевыми черепицами, Веня стал гнать сыпучий грунт в соседнюю полость, освобождая место для нового песка, сверху. Легкие песчинки не торопясь плыли вниз, превращаясь из тонкой струйки в медленную речку под Вениными ногами. Скоро и черепичные плитки, и складчатый пол совсем скрылись, а купол стал так близок, что Вениамин не смог разогнуться. Теперь он сбросил пустой баллон и регенератор с тяжелой батареей. Они больше не пригодятся, а свет здесь, в земляном киселе, не нужен. Решетов нащупал ладонями край трещины, развернулся к нему лицом и бешено заработал ногами, загребая и втаптывая вниз песок. Вокруг рук и головы текли песок и пыль, Веня рванулся вверх и выиграл полметра высоты. Теперь скала была уже напротив его лица, значит, первый метр пути пройден! Раздавив нарастающий страх темноты, Решетов медленно-медленно пополз вверх, червем продавливая путь. «Одна треть! — крутилось в голове. — Песок падает не так быстро, как на Земле, хватает времени бросить вверх руки». Он толкался ногами и, пока песок тек сверху, подтягивался, цепляясь за излом скалы. Потом несколько секунд дышал, отдыхая. И снова, и снова, пядь за пядью.
* * *
— Что это, Дельвиг?
Корпу раскрыл глаза и заставил себя смотреть. Обычное фото с атмосферного зонда, неотличимое от десятков таких же, устилавших пол конференц-зала.
— Карта, Феликс, — ареодезист взял еще чашку кофе, прихлебнул горячее варево, скривился от боли в обожженном языке. — Дай-ка… Не понимаю, — он долго вглядывался, щурясь. Глаза не желали смотреть, глаза просили воды — промыть под веками. Глаза сильно и давно просили покоя. — Песок, Феликс, просто песок, как и на тех, — Корпу махнул рукой вбок.
— Тут пятно, Феликс, — тормошил его Тмян, — какая-то муть!
— Блик. Или брак? — Кусочек карты в самом деле вышел нерезко, размыто.
— Какие блики?! Все многократно компенсируется! — теперь шелестящую пленку перехватил Иванов. И тут же забегал пальцами по сенсорике экрана. — Так. С вероятностью шестьдесят два процента это аномальное уплотнение атмосферы. Скорее всего, если судить по спектру — водяные пары. Это же…
— Ребров!! — Тмян уже терзал коммуникатор. — В точку, — он схватил карту, — 16–32, срочно! Относительные координаты получишь по сети. Не успеваешь — сообщи, вышлем джет! Действуй!
* * *
Сил уже не осталось, руки казались налитыми чугуном, а на плечи как будто навалили десяток кислородных баллонов. Последние полчаса Вениамин не смог сдвинуться ни на сантиметр и только зря тратил воздух, ворочаясь в вязкой темноте. Давно закончилась скала, бывшая ориентиром голове и рукам. Поднялся ли он с тех пор вверх, Веня сказать не мог, как и не знал, сколько осталось до поверхности.
Что-то изменилось в окружающей тьме. Это зеленый огонек воздушного датчика сменился тревожным оранжевым. «Не повезло», — отметила часть сознания, которая не утонула в страхе смерти и еще могла наблюдать и анализировать. Остальной Решетов был полон оцепенелой апатией и беззвучной паникой. И агонизирующей надеждой, которая разгорелась вдруг снова, когда в тишине его могилы, наполненной раскаленным дыханием и набатом крови в ушах, возник новый звук.
Механический зверь стучал и двигался наверху.
— Я здесь! — забился Веня внутри скафандра, сжатого десятками тонн грунта. Задергался, сжигая последние глотки кислорода, но стараясь успеть рассказать: — Внизу есть вода…
Огонек стал красным, и Решетов не смог вдохнуть. Несколько минут он еще сопротивлялся удушью, потом жгучая боль разодрала ему грудь, и наступила темнота.
Когда Ребров ухватился за его вздернутую кверху ладонь, Вениамин был уже почти мертв.
* * *
Новые жилые корпуса поставили в пятидесяти километрах к северу, в надежной котловине, а сразу после них развернули спортивный купол с бассейном. Там постоянно были люди, большей частью со станции, но приезжали и с ближних секторов. Пару раз даже американцы залетали — подивиться. Проплыть два-три километра после трудового дня стало доброй традицией. По выходным на вышке развлекались прыгуны: выделывали такое, что чемпион последней Олимпиады съел бы от зависти плавки.
Решетов приходил поздно вечером. Нагрузки ему были пока запрещены, поэтому Вениамин просто ложился на воду и смотрел сквозь купол в близкое фиолетово-коричневое небо. Искусственная волна лениво качала его, попадая в такт таким же медленным мыслям. Потом он одевался и переходил в соседний, оранжерейный купол. Войлочная вишня прижилась и уже выпустила первые листочки. Веня устраивался рядом с деревцами и долго сидел, мечтая о будущих садах. Они обязательно вырастут, знал он, надо только немного подождать.
Анна Домина. Но след мой в мире есть
