Она подвела меня к плоскому экрану.
— Скажем, мне восемнадцать лет, — Дельта набрала «18».
На экране появилось стереоскопическое изображение молодой девушки… очень похожей на Дельту. Как младшая сестра. Волосы сохранили цвет сосновой коры в солнечный день, но уже не были столь роскошными. Носик стал вздернутым, карие задорные глаза сделались слегка раскосыми, брови утратили безукоризненную линию. Девушка показалась в полный рост, у нее была довольно стройная фигурка, но, взглянув на ее ножки, я вспомнил Шекспира: «Не знаю я, как шествуют богини, но милая ступает по земле». Я-то знал… Изображение являло собой пробный набросок моей возлюбленной.
Дельта погасила экран.
— Я могла бы показать, во что превратят меня годы. Но, — лучистая улыбка озарила ее лицо, — я хочу, чтобы ты запомнил меня такой.
— Ты же знаешь, — моя улыбка вышла совсем невеселой, — что человеком я не буду помнить никого из Эйдологии.
— Верно, ты не запомнишь меня в точности. Но я стану твоим недостижимым идеалом. Я всегда буду жить в твоем подсознании, а ты — влюбляться во всех женщин, хоть чем-то похожих на меня.
На что еще я мог надеяться?..
— Послушай, Омикрон, а ты что же, до сих пор не видел своей распечатки? — неожиданно спросила Дельта.
— Нет еще. Я искал тебя, чтобы показать свое стихотворение.
Я вынул из-за пазухи свернутый в трубочку листок бумаги и протянул своей любимой.
Дельта просияла и спрятала свиток в складках туники.
— Я прочту его потом, одна. А теперь пойдем и посмотрим, что выпадет на твою долю.
Она взяла меня за руку, и мы подошли к Машине Судеб. Сложенная распечатка лежала на серебряном подносе. Дельта подала ее мне, а сама отвернулась. Я раскрыл листок и пробежал глазами на одном дыхании. Потом еще раз, но значительно медленнее. И в третий. И в четвертый. Я не верил своим глазам. Дельта повернулась ко мне и с тревогой посмотрела в лицо.
— Что случилось, Омикрон? — спросила она. — Что случится?
— Дельта, — сказал я, — забыл задать тебе еще один вопрос: когда ты умрешь? В каком возрасте?
— О, здесь мне повезло: в восемьдесят два года. Оба сына будут преданно ухаживать за мной. А почему ты вдруг спросил? Сколько лет ты проживешь сам?
— Двадцать девять, — промолвил я.
— Что ты сказал?
— Двадцать девять. Я проживу двадцать девять лет.
— Как же это так?..
— Очень просто. Короткая, но полная событий жизнь. Отца я не узнаю никогда. Меня воспитают мать и бабка. Рак убьет мать, когда мне только-только исполнится восемнадцать. Еще меня ждет неудачная первая любовь. Эта девушка действительно очень похожа на тебя: посмотри, здесь есть ее портрет. Она из богатой семьи, а у меня одни брюки, две рубашки и пара ботинок на все сезоны. Но ей понравятся мои стихи. С посвящениями, разумеется. Понятно, что скоро я ей надоем. Попытаюсь прыгнуть с моста, но удержит мысль о больной матери и старой бабке. Встречу другую, тоже похожую на тебя. Мы поженимся, появится ребенок. Наконец жизнь улыбнется и мне. Однажды мы с семьей отправимся на загородную прогулку, и на дорогу прямо перед машиной неожиданно выбежит мальчишка. Все очень просто. Поворот руля, откос. Семья погибнет. Меня выбросит из автомобиля. Придется терпеть страшные боли, но помогут наркотики. Пригодится и выпивка. Я уже не смогу жить без кокаина. А через три года после аварии — три года никчемного существования — я усну с непогашенной сигаретой. На этом моя земная жизнь прекратится. Так что, Дельта, это даже хорошо, что я не дотяну до тридцати. Проза.
Дельта стояла, приоткрыв рот. К нам потихоньку стягивались другие эйдосы. Разговоры смолкли. Никто не находил слов утешения: бесполезно, все знали, что для нас может быть только два пути — вперед или никуда. Обходных дорог нет.
— Омикрон, милый, — нарушила молчание Дельта, — сколько тебе еще здесь осталось?
— Пять дней, — раздраженно ответил я. — Не понимаю, какая разница…
— Тебе нужно поговорить с ментором.
— О чем? — крикнул я. — Ведь ничего нельзя изменить! Я не сделаю в жизни ни зла, ни добра! Я просто не успею! Вся моя жизнь — это сплошная ошибка Машины, вот что это!
— Погоди, Омикрон, — терпеливо сказала Дельта. — Машина не ошибается. Она же ничего не решает! Она лишь показывает Судьбу, как часы — время. Время не зависит от часов.
— Значит, моя роль мне уготована ходом мировых событий? Так?! Тогда это несправедливый мир!
— Остынь, Омикрон. — Передо мной встал Эпсилон и пристально посмотрел в глаза. — Думаешь, ты один такой несчастный? Мне стукнет шестнадцать, когда начнется война. Моих братьев убьют, дом сожгут. Я буду воевать шесть лет. Я превращусь в боевую машину. А потом стану прикрывать отступление, и меня тяжело ранит. Смерть моя будет долгой и мучительной.
— И что же? Тебя это радует?
Эпсилон подавил вспышку гнева и усмехнулся.
— Конечно, нет. Но подумай вот о чем: многие из тех, кого я прикрою, погибнут. Зато кое-кто уцелеет, родит детей, и вот они-то будут воскрешать Землю, когда война задохнется трупами. И пусть я стану всего лишь предметом статистики…
— Но, Эпсилон, я-то за что погибну? Во имя какой великой цели?
— У тебя есть выход, он тебе известен.
— Не рождаться совсем.
— Да, не рождаться совсем.
— Но это все равно что бессмысленная смерть. Меня же просто никогда не будет! От меня останутся одни кванты, и из них сложится новый эйдос. Но это буду уже не я! Назовете ли вы мне того, кто не желает рождаться?
— Это Кси, — ответил Эпсилон.
Я не сразу поверил своим ушам. Кси был самым симпатичным эйдосом из всех, кого мне доводилось встречать.
— Он будет убивать детей.
— А если не будет?..
— Тех все равно убьют. Но Кси не хочет, чтобы это был он.
У меня не нашлось подходящих слов.
Я безнадежно запутался. Земная жизнь вдруг представилась клубком переплетающихся цепочек всевозможных событий. Если бы я мог там знать, что меня ждет! Но, увы, нам не дано помнить Эйдологию. Знания, заложенные здесь, всплывают с течением времени. Лишь иногда люди могут помнить свою смерть и предсказывать ее. Предсказывать, но не избегать.
— Позовите ментора, — выдавил я.
— Он уже идет, — попыталась успокоить меня Дельта.
— Эйдосы расступились. Тот, кто становится ментором, никогда не покидает Эйдологии и никогда не преобразуется. По меркам людей, он бессмертен. Впрочем, люди тоже. Но по-другому.
— Я нужен тебе, Омикрон, — сказал ментор.
Интонация была утвердительной. Он уже знал, кому нужен и для чего. Он знал каждую судьбу.
