Когда Юзик начисто сбрил усы, Люба чуть было не заголосила, ибо поняла - все, конец приходит... И тогда ей стало ясно: пора самой за дело браться, ибо помощи ни от кого не добьешься: ни от ученых, ни от милиции, ни даже от боевых телевизионщиков, которые перед отъездом поклялись ее в телевизоре показать, да так почему-то и не показали... Может, и придет та помощь, но только тогда, когда уже загнется мужик, пропадет ни за понюшку табака. Не станет Юзика, и что же тогда ей, Любе, делать прикажете? Что это за женщина, когда мужчины в доме нет?
Сейчас Любе уже и нечистик в голову не лез - не до нечистика было...
В пятницу вечером Юзик вернулся с огорода в расстроенных чувствах. Опустился на табурет возле стола и сердито сплюнул на пол:
- Тьфу ты, дожили...
В другое время Люба сразу бы и спросила: "Ты что, этот пол хоть разочек мыл, что плюешь на него?" А сейчас только смотрела на Юзика и ждала, когда он еще хоть словцо скажет. Не дождалась. Молчал мужик, на пол глядя.
- Что такое, Юзичек? - Любе ничего не оставалось, как на цырлах* подойти к мужу, присесть рядом на другой табурет. Но взять Юзика за руку она побоялась, ибо сейчас он был слишком вспыльчивым. И вообще - непонятный какой-то. Даже вечерами, когда спать ложились, Юзик о кровати-аэродроме даже и не вспоминал - не до этого ему было...
______________
* Сознаюсь, я и сам толком не знаю, что такое цырлы... Но в Березове, как и в моем Житиве, часто любят говорить: "Ходит, как на цырлах", - это значит, что женщина ходит очень красиво и осторожно, когда хочет поддобриться...
- Только что пошел я на огород. Смотрю, за яблоней, где наша смородина возле забора растет, чернеет что-то. Я туда. А там, поверишь ли, милиционер. Молоденький. Наверное, только что школу закончил. Я ему: ты чего здесь, друг ситцевый? А он мне: веду наблюдение за объектом. Я его и спрашиваю: за мною или за женой? А он, глазом не моргнув: за всеми вместе, и за хатой тоже...
- Юзичек, а может, все-таки знахарей поищем, а? - наконец-то выбрав момент, Люба повела свою линию. - Когда уже и милиция не помогает, может, хоть они помогут. Люди не зря говорят: когда тонешь, то и за соломинку хватишься... Хуже не будет. Знаешь, когда я маленькая была и у мамки жила, у нас в Житиве так умели колдовать, как нигде. Вот, например, Адоля у нас жила. Так она скупому Евхиму корову так заколдовала, что та и в сарай не заходила, на дыбки вставала и криком исходила... И ворожея у нас была, Евка... Раньше в каждой деревне и ворожеи были, и знахари. Раньше все как-то проще было. Я думаю, что когда-то, когда болот было полно, там нечистая сила и жила спокойно. А вот сейчас, когда мелиораторы болота поосушали, вся нечисть в города и подалась. А где же ей, бедной, деваться? Ты можешь мне не верить, но я об этом давно думаю. И еще я считаю, что нас, наверное, заколдовали.
- А кому это мы зло успели сотворить? - посмотрел Юзик на мудрствующую жену. Осторожно так посмотрел. Но Люба уже почувствовала: можно, можно мужа уговорить. Жена если захочет, так и черта уговорит, не то что мужа родного. И потому голосок у Любы стал еще мягче и слаще:
- Знаешь, Юзичек, наверное, колдовали на других, а пало на нас с тобой. Такое в Житиве часто бывало.
Задумался Юзик. Еще ниже голову опустил. Заколебался, значит...
- Я тебе всю правдочку расскажу, как на исповеди, - соловьем заливается Люба. - Когда у нас телевизионщики были, их наш кабан сильно напугал. Они, наверное, как родились, так ни разу живых свиней и не видели в своей Москве. Так я им воды лечебной давала.
- Ну и что?
- Помогло, помогло, Юзичек.
Снова помолчали. И тогда Юзик спросил:
- Так куда же податься?
- Как куда? - искренне удивилась Люба. - В Студенку надо ехать. Там знахарь живет. Отовсюду к нему люди едут. И из Минска. Из Вильнюса. С Украины. Одним словом - со всего света. Вот завтра утром ты и отправляйся, благо, суббота не черная*...
______________
* Черной березовцы обычно называют рабочую субботу.
Молчал Юзик, ничего не говорил, только жену слушал. И в самом деле что-то нехорошее стало назревать в мире, словно перед войной или перед концом света. То - авария, в которой люди ни за что гибнут, то землетрясение, не одно, так другое стало сыпаться после Чернобыля. А сейчас вот дожили, что в своей хате покоя нету.
- Ладно, так тому и быть: съезжу. Чему быть - того не миновать, как говорил мой отец. Ну, а если и знахарь не поможет!.. - что будет делать Юзик тогда, он не сказал, но Любе стало ясно, что тогда Юзик развернется по-настоящему...
Когда болит, тогда чешется...
Юзик проснулся, когда еще и гимн по радио не играли. Оделся, лицо водой сполоснул и на двор вышел. Густой утренний туман стоял над землей, трава во дворе была мокрая и как будто припудренная. Пахло сыростью - осень надвигалась вовсю. Солнце еще не показывалось, но чувствовалось, что день будет как по заказу: солнечный, теплый.
Позже, когда Юзик перекусил и снова во дворе показался, почему-то захотелось зайти в сад. Подошел к яблоне, поднял с еще влажной земли яблоко. Крупное, желтоватое. Антоновка уже запах набирала. Сейчас, утром запах этот чувствовался остро и даже как-то осязаемо. Юзик словно в детство перенесся. Тогда все пахло остро и резко: и первый снег, который обычно неожиданно выпадал ночью, и весенние звонкие ночи, когда последний ледок с хрустом крошится под ногами, а небо чистое и глубокое, кажется, только оттолкнись - полетишь...
После сада Юзик заглянул на приречный луг где тихая Береза дымилась белым туманом - возле куста чернела фигура рыбака...
"Вот так и проживешь век, задушенный работой на заводе, ничего не сделав для души, - о себе Юзик думал, как о чужом человеке. И вдруг ему в голову пришло настолько простое и ясное, что он аж удивился: почему раньше об этом не подумал? - А хорошо все-таки, что на свет появляешься. Приятная это штука - жизнь... Вот бы только люди между собой не грызлись..."
Уже потом, когда Юзик ехал рейсовым автобусом к Студенке - небольшой деревушке на берегу Березы, где разбили Наполеона с его ордой, - чувство покоя и единения с природой постепенно улетучилось: повседневность брала свое... Глядя в окно, за которым проплывали колхозные поля, леса, деревенские хаты, Юзик думал о другом.
"Ладно, ни в Бога ни в черта я не верю, но Люба ведь правду говорит: хуже, чем есть, не будет. Заодно и этого знахаря проверю. Или - дурит он людей, или - правду говорит. Развелось этих знахарей - не ступить. Послушаешь, так каждый из них счастье да райскую жизнь обещает, только вот не сейчас, а все в будущем. Один - еще вон когда рай грозился построить: за двадцать лет. Второй тоже обещал, и третий обещает... Обещанки-цацанки, а дураку - радость... И этот знахарь, студенковский, наверное, тоже будет лапшу на уши вешать, только слушай рот разинув... Однако я тебе, знахарь мой любезный, ни слова не скажу, зачем к тебе заявился. Коль ты все знаешь, вот и догадайся сам. Посмотрим, посмотрим, какой ты у меня знахарь!"
