Секунд на десять сердце мое замерло.
А потом пошло в прежнем ритме.
Пронесло.
Туземец ничего не увидел.
Сосед толкнул его, и вместе с товарищами они бегом отправились ловить меня. В чем — в чем, а в этом я был уверен. Других занятий у них сегодня не будет.
Они ушли, а я остался стоять.
Туземцы убегали, уходили, а я стоял.
Туземцы убегали и уходили, а НАЗ становился все тяжелее.
То, что казалось простым и легким становилось мучительным. Плечи налились тягучей болью, ладони заломило и в шею словно кто-то тыкал раскаленной иголкой.
Я переступил с ноги на ногу. Сколько же так стоять? Эдак через полчаса и ложки до рта не донесу, расплескаю.
Минут десять я терпел, а потом отлепился от дерева и сделал осторожный шаг в сторону. Чем стоять и ждать когда я упаду лучше уж, пока есть силы, постараться уйти. Может ведь и повезти. Шаг. Еще шаг. Ногами я чувствовал, как рвется трава, как с хрустом лопаются полные сока стебли.
И тут за спиной заорали.
Заорали, так, что я сразу понял, что орать так могут только те, кто видит что-то потрясающее воображение. Потрясающее и из ряда вон выходящее. Таким зрелищем мог быть только НАЗ, сам собой плывущий по воздуху.
Таиться больше было не от кого, и я, забросив добычу на плечо, рванул со всех сил с единственной мыслью — выбежать за круг костров. Там у туземцев шансов поймать меня почти не было.
Ноги топали за спиной, но я не особенно опасался преследователей. До деревьев, чьи верхушки неровной темной полосой выделялись на более светлом небе, оставалось шагов сто, не больше. А там…
Но туземцы мне попались настырные. Вопли и топот ног за спиной не отдалялись. Ничего.
Я наддал, но тут вдруг почувствовал, как в спину дважды, один за другим, что-то стукнуло. Сбившись с шага, я едва не упал, но все-таки удержался.
Два прыжка и под моими ногами затрещали ветки кустов. Я влетел в них, уверенный, что туземцев туда после того, что было натворено в лагере, калачом не заманишь, но не тут-то было. Охотничий азарт, или глупость, а скорее и то и другое погнали их следом за мной.
К этому я, признаться, готов не был. Пришлось импровизировать на ходу. Я сдернул с плеча НАЗ и, резко остановившись, с разворота, приложил ближнего аккурат по лбу. Его отбросило назад, но не на туземного товарища, как я надеялся, а левее. Ушибленный от удара попятился и упал в кусты. Там захрустело. Я уж было, подумал, что он себе что-нибудь сломал, но жалеть его у меня и в мыслях не было. Его товарищ не дал мне на это ни секунды. Рука с топором уже была у него за спиной. Я поймал взглядом тот момент, когда движение назад она только что закончила и теперь застыла, чтоб рвануться вперед. С таким выражением на лице и замахом он наверняка мог разрубить НАЗ надвое. Именно НАЗ, а не меня. Хотя наверняка страшная и перекошенная от азарта рожа должна была устрашить меня, но меня-то он как раз и не видел, так что метить мог только в ранец.
Я уже готов был отдернуть его, чтоб, когда туземец потеряет равновесие и врежется в землю, приделать того оказавшимся столь эффективным способом, но тут он охнул, его бросило вперед, и он едва не сшиб меня. Я отскочил и бросил руку к парализатору, а из-за кустов появился Чен с немалым суком в руке. Две секунды безжалостный китаец смотрел на поверженного туземца, готовый добавить в случае необходимости, но этого не понадобилось. Он отпустил свое оружие и, весело глядя сквозь меня, сказал:
— Тебя, комиссар, только за смертью посылать… Проявляйся.
Лагерь Имперской панцирной пехоты. Палатка эркмасса Кори.
Эркмасс сидел за столом и, постукивая пальцами по столешнице, смотрел то на куски крыльев, что в поднявшейся суматохе разбросали по всему шатру, то на разрезанную невидимкой стену. Ветер колыхал куски ткани. Они болтались туда-сюда словно и сами участвовали в суете, что шумела в лагере. Шум, залетавший в прореху подстегивал, будоражил кровь. Хотелось вместе со всеми побежать за врагом, поймать, но… Его место было сейчас именно тут. Именно сюда приведут его, если поймают. Отсюда ему было хорошо слышно, как время от времени в разных концах лагеря вспыхивали радостные крики, но время шло и никто не возвращался.
Кори понял, что удача сегодня не на его стороне. Если это не удалось нескольким сотням пехотинцев, то и самому ему незачем влезать в это дело.
Так он и сидел, прислушиваясь к воплям, пока не различил приближающиеся шаги. Еще до того, как они заглушили все остальное, эркмасс понял, что это идет неудача. Он угадал.
Без радостных криков, без песен и плясок в палатку вошли командиры и внесли на плаще тело Эвина Лоэра. Эркмасс привстал и проформы ради (вряд ли покойника несли бы с такой осторожностью) спросил.
— Живой?
— Живой.
Кто-то наклонил факел и эркмасс наклонился над плащом. Его недавний спаситель теперь сам лежал, держась рукой за голову. Из-под пальцев сочилась кровь. Мельком глянул на лекаря. Тот успокоительно покачал головой, мол ничего страшного.
— Кто это тебя?
— Он.
Эвин поманил эркмасса пальцем. Кори наклонился. Держась за разбитую голову, Эвин зашептал. Слова он не произносил, а с трудом выталкивал из себя. Но это было важным. Эркмасс должен был знать.
— Он может становиться невидимым сам, но не может делать невидимыми вещи.
Левый берег безымянной реки. Окрестности туземного военного лагеря.
Оставаться рядом с лагерем, хоть и в качестве победителей нам не захотелось. Даже не распаковав НАЗа, а только обломив стрелы, чтоб не задевали за ветки, мы пошли прочь от него. Сообщать о своем решении туземцам мы не стали и поэтому в лагере продолжали ловить меня.
Судя по временами долетавшему до нас реву, у них это иногда получалось.
Мы уходили, а туземцы за нашими спинами радовались жизни — орали, бегали, раскладывали костры. Кто-то самый усердный брякал в колокол. Мы смотрели на эту бодрую суету, преодолевая подъем.
Пока я бродил по лагерю Чен высмотрел холм, и теперь мы лезли вверх через кусты и гнилые стволы, подальше от недружелюбных хозяев. Облака над нами раздернуло ветром, дав возможность увидеть, что нас тут окружает. Лес вокруг рос заброшенный, без тропинок. Вообще место по сравнению с теми лесами, по которым мне в последнее время приходилось хаживать, было угрюмым и неухоженным. Полосы кустов, опоясывающие холм перемежались полосами густой травы, похожей на перепутанные рыбачьи сети, что я видел когда-то на морском курорте в Пайву-У и маленькими, в четыре-шесть деревьев рощицами. Смотреть на все это приходилось во все глаза — лес оставался лесом, местом жительства неприятных тварей вроде змей и пауков, которые при сложившихся обстоятельствах не могли не быть не ядовитыми.
