Работы профессора Смолина и его сотрудников с растениями-концентраторами проводились в течение многих лет на основе законов пластичности, открытых советской наукой. Чтобы заставить растение повысить естественное его свойство накапливать какое-либо вещество, на опытной станции Института биогеохимии, под Москвой, скрещивали растения, привезенные из разных мест — одно с Дальнего Востока, другое из Белоруссии, или одно с Алтая, другое с Северного Кавказа. Проросток помещали в почву, обогащенную веществом, которое хотели концентрировать в тканях растения. Затем шел отбор наиболее пластичных экземпляров, с повышенным свойством накапливать это вещество. Мало пластичные растения уничтожались. Так были собраны те фантастические растения-концентраторы, которые воспитывались на плантациях опытной станции профессора Смолина.
Все эти приемы оказались мало пригодными для воспитания золотоносных водорослей, хотя бы потому, что в лаборатории Смолина не было опыта их искусственного разведения. Сотрудники лаборатории привезли из всех четырнадцати морей Советской страны различные формы водорослей. Но скрещивание этих форм удавалось с большим трудом. Рост гибридов шел крайне медленно. После первых же опытов Смолин убедился, что старые методы здесь неприменимы, что надо не механически использовать их на новых объектах, а искать совершенно новые приемы повышения пластичности растений. Прежде всего надо было решить для самого себя, — в чем должны заключаться эти новые приемы. А для этого необходимо было войти в то особое состояние творческого возбуждения, которое известно каждому ученому, но переживается каждым по-своему. Все помыслы и чувства, весь предшествующий опыт и все накопленные знания должны быть сведены, как в фокусе лупы, — на обдумывание поставленной задачи. "Неотрывное думание", — так называл это состояние великий физиолог Павлов.
"Неотрывное думание" у Смолина не получалось. Он ощущал это с холодным бешенством весь истекший год. Вот потому-то он и согласился с такой легкостью на предложение Петрова применить в опытах колхицин. Именно поэтому так непреодолимо трудно оказалось для него разобраться в результатах работ Крушинского и понять, в чем же заключалось его открытие.
Все это стало ясным Смолину в ту бессонную ночь, которую он провел у окна своего кабинета после гибели культуры гигантской водоросли.
Находка Ольги Дубровских была неожиданной удачей, сразу открывшей перед Смолиным новые, безграничные перспективы исследования. В самом факте не было ничего необычного, хотя лет двадцать назад этот факт показался бы совершенно фантастическим: развитие, совершающееся на основе разрушения.
Более ста лет в науке держалось стойкое убеждение в том, что новые организмы — микробы, растения, животные — возникают только одним способом: от материнского организма отделяется кусочек тела и этот кусочек, разрастаясь, превращается в новый организм, подобный материнскому. Таким кусочком материнского тела считалась зародышевая клетка — микроскопический комочек живого вещества, обладающий характерным строением: капелька протоплазмы, и внутри нее крохотный шарик — ядро. Эта капелька обладает удивительным свойством — делиться надвое, превращаясь в две дочерние капельки-клетки. Все развитие организма считалось результатом бесконечного деления клеток, а сам организм рассматривался как гигантское собрание "единиц жизни", как назывались клетки в научно-популярных книгах. В науке властвовала мысль о нерушимости клеток в процессе развития. Причины изменений организмов искали в процессе слияния отцовской и материнской зародышевых клеток — оплодотворении. Разрушение клетки, да и любого другого оформленного образования в организме, считалось гибелью, прекращением жизни.
И тем не менее, в науке не раз за последние сто лет возникала идея о том, что разрушение лежит в основе процессов новообразования. Факт разрушения отрицать было нельзя — клетки и любые другие образования в организме беспрерывно, в результате работы, разрушаются и заменяются новыми. Но надо было решить: какое значение имеет этот факт для развития живого организма? Всегда ли разрушение — только смерть старых форм жизни или оно представляет собой также и основу зарождения новых форм?
В научном сражении, которое разгорелось вокруг этой проблемы в пятидесятых годах, Смолин решительно встал на сторону ученых, защищавших новые позиции в науке. Весь опыт его работы с живыми организмами восставал против старого представления о развитии, как о бесконечном делении микроскопических частиц, повторяющих исходные материнские формы. Он не верил, что созданные им и его сотрудниками живые существа, невиданные ранее, возникли путем простого прибавления возникающего нового к существовавшему ранее старому. Мысль о том, что в ходе развития старая форма разрушается, а новая возникает на основе разрушения, Смолин встретил с энтузиазмом. Но разработкой этой проблемы он заниматься не мог — слишком далеко завела бы она в сторону от непосредственных тем его исследовательской работы. Вот почему первое столкновение с фактом, обнаруженным Ольгой Дубровских, было пережито Смолиным с остротой первого непосредственного впечатления.
Да, это было действительно рождение нового из недр старого, подвергнутого глубокому разрушению. Ткани материнских растений были растерты до состояния однородной полужидкой массы, напоминающей гороховый суп. Под наблюдением Ольги Смолин сам воспроизвёл всю операцию и потом тщательно просмотрел в микроскоп весь приготовленный им материал. Разрушение было полное — от тканей не осталось никаких целых структур. Значит то, что получилось в аквариуме у Ольги, действительно образовалось не из существовавших до этого клеток, а возникло заново в результате разрушения тканей растения.
Смолин просидел за микроскопом весь день, не отрываясь, вставая только на минутку, чтобы пройтись по кабинету торопливо выкурить папиросу и собраться с мыслями. Сомнений не оставалось. Факт был очевидный и ясный. Теперь требовалось полностью оценить его значение и наметить план дальнейших действий.
Как только у Смолина мелькнула догадка о том, что он увидел у Ольги в сосуде с пробой, он сразу же подумал об использовании этого способа развития для изменения растений. Это была даже не цепь логических построений, а стремительно развернувшаяся спираль, в которой нельзя было разобрать никаких связующих звеньев, и помнился только исходный пункт: догадка о существе процесса и вывод мысль о высокой пластичности возникающих этим способом организмов.
