Ковыляя за Терентием и обильно потея, я заикнулся было насчет того, что завтра к обеду, пожалуй, закончу изучение матчасти и буду готов к рейду в сельву – в качестве наблюдателя, конечно. Я прекрасно понимал, что до бойца я не дорос и не дорасту за нехваткой как времени, так и желания.
– Слушай, а совсем без этого нельзя обойтись? – на ходу обернулся Терентий.
– Без чего?
– Без сельвы. Чего тебе надо – побольше узнать о том, что у нас делается? Узнаешь. Хочешь боевые сводки увидеть? Увидишь. Хочешь расспросить бойцов? Я весь личный состав перед тобой в очередь выстрою – расспрашивай! Годится?
Я замотал головой:
– Не годится. Сам увидеть хочу.
– А что, и увидишь, – мрачно пообещал Терентий и вдруг точным пинком ботинка выбросил в воздух из травы небольшую, отчаянно извивающуюся в полете змею. – Вот что ты увидишь. Или еще чего похуже.
– В лесу от меня есть польза, – напомнил я. – Ты же знаешь.
– Так то лес, а то сельва, – веско возразил Терентий, все же поморщившись от воспоминаний детства. – Поверь, ничего интересного тебя не ждет. Устанешь, как собака, промокнешь, нацепляешь паразитов и вряд ли увидишь что-нибудь кроме листвы. Имей в виду, Дементия я прикрепляю к тебе. Вне лагеря от него ни на шаг, и слушаться его беспрекословно. Прикажет тебе капрал упасть мордой в дерьмо – падай мгновенно и ни о чем не спрашивай. Закричит: «Газы!» – не вздумай интересоваться, какие именно, а в ноль секунд натягивай маску. Геройствовать тоже не вздумай. Для кого-то ты, может, и ценный фрукт, а для моих ребят только помеха… хотя вообще-то было бы хорошо, если бы ты не загнулся. Так что смотри капралу в рот и делай то, что он скажет. Он из вас двоих главный, не ты. Ухмылку-то убери, я не шучу. Знаю, о чем ты хочешь спросить: нельзя ли, мол, все-таки ограничиться одним днем подготовки, а не тремя. По дружбе, так сказать. Отвечаю: нельзя. Насчет трех дней тоже ничего не обещаю. По-хорошему, тебя надо бы месяц погонять как следует, тогда, может, и сгодился бы для простых заданий. При кухне, например.
– Остряк…
Он только фыркнул, как лошадь, а я вспомнил нашу школьную драку, окончившуюся вничью. Ныне я не имел ни единого шанса справиться с этим загорелым верзилой, напичканным всевозможными знаниями о том, как обнулить противника, уцелев при этом самому. И все же его высокомерное зазнайство профессионала задевало мое самолюбие.
– Было время, когда я стрелял лучше тебя…
– Было время, когда я вообще не умел стрелять, – буркнул Терентий. – Например, в период внутриутробного развития. Что было – забудь. Сейчас есть только настоящее, понял?
– Как-то не очень.
– Пока не поймешь, в сельву не выпущу.
– Ладно, уже понял.
– Правда? Знаешь, я верю тому, что вижу. Полезная привычка. Когда увижу, что ты понял, тогда и разговор будет.
Злиться на него было себе дороже. Мы обошли поляну по кругу. Черт знает, для чего Терентий заставил меня размять ноги – то ли опасался (и напрасно), что мои мозги сварятся вкрутую от напряженных занятий, то ли хотел, чтобы я лучше познакомился с местной природой (однако змей больше не попадалось), то ли просто нашел время почесать язык.
– Сейчас сезон муссонов, – говорил он на ходу. – Льет и льет. И сегодня будет лить, ты на небо не смотри. Не поймешь, откуда что возьмется. Но сразу вдруг. Водопадом. Ниагару видел?
– Нет.
– И не надо. Тут увидишь нечто вроде. Самое лучшее время брать сукиных сынов тепленькими. Наш район базирования довольно сухой, а вообще сельва затоплена, островки торчат, между ними только на лодке. Вот островки-то мы и проверяем, и еще деревни по берегам. Знаешь, свайные такие. А то и индейские шалаши возле очередной чагры. Лучше всего, когда беспилотник находит лагерь противника на изолированном островке в сельве и когда доподлинно известно, что у них нет заложников. Тут нам и работы-то нет, авиация тот островок с дерьмом мешает. Или ракеты. Только редко так бывает, эти гады тоже кое-чему учатся. Так что чаще всего без нас не обходится. Плавать не разучился?
– Вроде не должен, – сказал я, начиная слегка задыхаться. Терентий шагал быстро, как на пружинах, и смахивал на крупного хищника из семейства кошачьих. По-моему, он даже не вспотел, а дышал так, как будто неспешно собирал грибы прохладным сентябрьским утром в среднерусском лесу. Когда видишь столь совершенную боевую машину, как Терентий, хочется отбросить теорию о происхождении людей от гоминид как абсурдную и прямо спросить, куда он подевал свои сабельные клыки. – А что, придется плавать?
– Никогда заранее не знаешь, что придется делать.
– Не верю.
– А напрасно. Если когда-нибудь случится так, что операция пройдет точно по плану, я сильно удивлюсь… Ты к нам надолго?
– Пока не отзовут.
– Тогда привыкай к неожиданностям.
– Каким, например?
– Любым. Не задавай дурацких вопросов. Буквально: любым.
– Кайманы, ягуары, анаконды, ядовитые жабы, пираньи, кандиру… – начал я.
– Добавь сюда насекомых. Но это всё мелочи. Венец природы, любящий деньги и не любящий Экипаж, – вот что серьезно. Не вздумай попасться им в лапы.
Я молчал минуты две – во-первых, берег дыхание, а во-вторых, прикидывал мои перспективы выбраться живым, если я все-таки буду захвачен инсургентами. Хотел было задать парочку уточняющих вопросов насчет нравов местных бандюков, но почему-то раздумал. Вместо этого спросил:
– А местное население, оно как – лояльно? Я имею в виду, индейцы из этих твоих свайных деревень – они члены Экипажа?
– Безусловно. И что с того?
– Обязаны сотрудничать. Нет?
Терентий витиевато матюкнулся, прежде чем ответить.
– Обязаны? Ну да, обязаны. Но знаешь, люди есть люди. Особенно местные. Почти все – из Бесперспективного Резерва. Представь себе, их это вполне устраивает. Робкие какие-то, глупые, забитые. Ничего не хотят, только чтобы их оставили в покое. У кого за семью коленки трясутся, кто просто жить хочет, а есть и сотрудничающие… только не с нами.
– А вы что?
– Не мы. На то есть контрразведка. То и дело выявляют какого-нибудь пособника. Ну и по стандарту: разработка, затем трибунал. Чаще всего – вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?
Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.
– И что, помогает?
– Да как сказать…
– В смысле?
– Существует Устав, чего тебе еще? – удивился Терентий. – Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный – немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями – ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.
– Ты не ответил на вопрос…
– Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.
Я перевел разговор на местную флору-фауну, фиксировал в памяти советы Терентия, а сам размышлял. В этой части Корабля наблюдался непорядок. Правда, я не ожидал, что все будет так плохо, а пособники врага из числа Экипажа – это было уже из рук вон. Но! За что чужие наказывают Экипаж? За упущения. Точнее, за те упущения, для исправления коих не были приняты своевременные меры. Ну а тут – разве они не приняты? Кто посмеет утверждать, что без малого полк, переброшенный в неблагополучный закуток одного из корабельных отсеков, – недостаточная мера? Это же не новобранцы какие-нибудь, а те еще волкодавы. Фагоциты Экипажа, не позволяющие ему сгнить заживо из-за пустячной инфекции. Плюс местные армейские формирования. Надо будет – сюда перебросят не полк, а парочку дивизий и в конце концов ликвидируют заразу. Экипаж справлялся и не с такими задачами. Неужели чужие подталкивают нас к тому, чтобы в санитарных целях закидать бассейны Амазонки и Ориноко нейтронными бомбами?
Быть того не может. Это следует из самых общих соображений, хотя строгого доказательства, понятное дело, не существует. Человечество нужно чужим в виде дееспособного Экипажа, а бомбы и прочие грубые методы – показатель не дееспособности, а бессилия. И уж совсем ненаучной фантастикой было бы предположение о том, что Васюганский импакт случился из-за того, что Экипаж чересчур строг с теми, кто ему враг. Хоть здесь, хоть в Африке, хоть где еще. Нет ни малейших оснований так думать. Строгость не либерализм – за строгость чужие не станут нас бить.
