Закат всегда нагоняет тоску; небосвод, море и угасающий день прощаются друг с другом, вот и сейчас в длинных, перечеркнувших берег лиловых тенях все вокруг казалось невыразимо печальным; даже ветер и тот стих.
Неожиданно для себя я тихоньхо заплакала - если выплачешься, всегда легче, но прежде у меяя не хватало времени для этого.
Улисс сказал:
- Ты что?
Я вытерла глаза рукавом:
- Вам можно жаловаться, а мне нет? Думаете, вам одному плохо? Всех моих поубивали не хуже, чем ваших, а кого не убили, то лучше бы им и не жить теперь.
- Да, - сказал он, - верно. Ты извини, я как-то...
- За вами придет помощь, а я останусь совсем одна...
Он сказал:
- Что ты. Мы заберем тебя с собой. Никто не собирается тебя бросать.
- И что же мне там, у вас делать? Чтоб в меня все опять пальцами тыкали посмотрите, мол, какие они дикари!
- Ни у кого и в мыслях не было ничего подобного. Напротив, мы хотим, чтобы вы стали равны нам. Или вашим предкам. Чтобы вы вновь научились ценить прекрасное. Летать к звездам.
- Не очень-то у вас получается,
Он вздохнул:
- Пока нет. Но не все же сразу.
- А уж насчет того, чтобы летать к звездам... Сколько нам ни попадалось Предметов, ни один из них для этого не годился.
- Тонкие технологии наиболее уязвимы, - сказал он. - Соответственно, и разрушаются быстрее. Остаются просто вещи. Старые добрые вещи. А потом... душ того, чтобы собрать какую-нибудь действующую конструкцию требуется колоссальный объем знаний. Это тебе не мясорубку смонтировать.
Я покосилась на него, но ничего не сказала. Море еще светилось, словно отдавая рухнувший в него за день свет, но побережье постепенно погружалось во тьму. Идти стало нелегко, а подняться наверх вскоре и вовсе будет невозможно. Потому я приглядела удобную тропку - не знаю, кто уж ее проложил, может, раньше тут стояло какое-то рыбачье поселение?
- Вот, - сказала я, - поднимемся тут.
Улисс спросил:
- А потом?
- Я-то откуда знаю? Это уже ваше дело.
Он сказал:
- Ладно. Осмотримся, потом решим, как быть. И мы стали подниматься наверх.
* * *
Сумерки постепенно сменялись ночью, но полной тьмы не было - небо, как это часто бывает в начале лета, светилось мягким зеленоватым светом, и звезды, выступившие на нем, казались яркими, будто умытыми. Одна из них - зеленая, висела низко над морем, пылая, точно холодный костер.
Я спросила:
- Вы прилетели вот с этой?
Улисс сказал:
- Что ты. Это и не звезда вовсе. Это планета. Видишь, она перемещается по небу.
- И что из этого?
- Она ближе остальных. Считай, почти рядом. Мы прилетели издалека. С одной из таких вот планет, обращающихся вокруг Сириуса.
Я сказала:
- Жаль. Эта такая красивая.
- Раньше ее называли в честь богини любви и красоты, - кивнул он, - но и Сириус считался славной звездой.
- Она почему-то похожа на серп. А все остальные - просто звезды.
Он удивился:
- Ты и вправду это видишь?
- А что тут такого? Когда небо чистое, вот как сейчас...
- Никогда не знаешь, чего от тебя ждать, - сказал он. - Иногда мне кажется...
Он замолчал, и потому я спросила:
-Что?
- Нет, - сказал он, - это я так...
- Там тоже кто-то живет, на этой звезде?
- Планете.
- Ну, планете.
Он сказал:
- Вроде, там раньше была исследовательская база. Но это было очень давно. Теперь - не знаю. Наверное нет.
- Когда люди туда прилетели, там было пусто?
Улисс удивился.
- Что значит - пусто?
- Ну, больше никто не жил? Какие-то свои, оседлые племена...
Он сказал:
- С тех пор, как люди начали странствовать по вселенной, они всегда искали других. Отчасти для этого они и пускались в свои странствия.
- Зачем? Зачем им понадобились чужаки?
- Должно быть, - сказал он, - если рассматривать все человечество как единое существо... единый организм... ему было очень одиноко. Иногда я думаю, что это инстинкт, неосознанное стремление найти кого-нибудь равного себе гнало их все дальше-Так волк рыщет по степи, чтобы найти себе пару...
- И нашли?
- Им так и не удалось никого отыскать, - сказал он, - иногда я думаю... может, они не так искали... не того ждали... может, не сумели распознать чего-то очень важного...
- Но, Улисс, если волк так и не находит себе пары...
- У него нет будущего, - сурово сказал он, - он умирает в одиночестве, вот и все.
Похоже, я тоже умру в одиночестве, точь в точь, как этот его волк.
Идти было нелегко, потому что земля тут была разрыта - кочевые порядком потоптались по ней, вывернув дерн; корни у здешних растений неглубокие. Мы все дальше отходили от моря, и почва постепенно понижалась, раздавленная трава пахла уже по-другому, сыростью.
Я сказала:
- Они, должно быть, решили, что стали очень сильны, раз отважились зайти так далеко - это богатые места, но простору для лошадей мало.
Места тут и верно, богатые - а дальше, в пределах дневного перехода, и того лучше. Мелководное, заболоченное устье реки кишит рыбой, а птицы кормятся тут зимой и летом; всегда есть, чем прокормиться; да, богатые места настолько, что люди не отваживаются селиться большими Домами; слишком много сюда забредает вооруженных, голодных чужеземцев. Они ставят себе хижины на сваях глубоко в зарослях тростника, передвигаются на плотах и плоскодонных лодках, а то и по тропинкам, которые известны только им одним, ставят сети на рыбу, бьют дичь круглый год - разве что не в сезон гнездовий, пьют тухлую стоячую воду, маются костогрызом и желудком и мрут от лихорадки. Предметов тут никто никогда не находит - наверное, проржавели или сгнили, да и своего железа у них мало, и они охотно меняют его на битую птицу или на рыбу, которую они вялят на солнце. Но наши не часто имели с ними дело - жители реки люди скрытные, обычаи их нам неизвестны - а кто станет сходиться с чужаками?
Но пока до реки было еще далеко - несмотря на то, что к голосам кузнечиков присоединились отчаянные вопли лягушек, а в воздухе плясали столбы мошкары, и летучие мыши гонялись за ней на своих бесшумных крыльях.
Я сказала:
- Они пищат - слышите?
Улисс сказал:
-Нет.
Взрослые никогда не слышат.
Трава там, где ее не вытоптали копыта лошадей, была густая и высокая - мне она доставала до пояса; если что, подумала я, в ней будет удобно прятаться. И тут увидела, что неподалеку трава шевелится - в ней, приближаясь к нам, ползло что-то крупное, очень крупное.
Я сказала:
- Улисс!
Он устало отозвался:
- Что еще?
- Там кто-то есть.
Он повернул голову, приглядываясь, но я уже поняла, что видит он хуже, чем я. Потому не удивилась, когда он спросил шепотом:
-Человек или зверь?
-Не знаю.
Он нерешительно взвесил на руке свое странное оружие, потом сказал:
