– Мир прост, – сказал он. – Слабых жрут сильные. Сильных жрут еще более сильные. Люди жрут всех остальных. А мы, – Ян взял новую конфетку, – мы жрем людей.
Виктор в возмущении фыркнул.
– Надеюсь, фигурально выражаясь?
И, не дождавшись ответа, продолжил:
– То есть, по-твоему, тебя надо было бросить подыхать в лесу, как того, другого?
– Рихта, – подсказал Ян и кивнул. – Да. Было бы логично. Но ты не сделал, – он широко улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка получилась доброжелательной. Но этого у него не вышло, потому что на лице Виктора отразился испуг.
– Все в порядке, – поспешил исправить положение Ян. – Это было нелогично, но правильно. Ты мне нужен. Я чужой в твоем мире.
Дождь усилился. Мерный шелестящий звук убаюкивал, и измученный организм снова запросил покоя. Он ждал столько времени… Ничего страшного не случится, если он подождет еще несколько часов.
Ян начал подниматься с кресла.
– Я спать, – сказал он. – И ты отдохни тоже.
Виктор что-то ответил, но Ян уже не слушал его. Это уже было не важно. Скоро мир изменится, и ничто больше не будет важным.
Проваливаясь в упругость и темноту постели, Ян снова слышал звон металла и нарастающий подземный гул. Но сны в эту ночь ему больше не снились.
Дождь лил, и лил, и лил всю ночь. Будто разверзшиеся небесные хляби выплакивали всю накопившуюся в них скорбь. Как раз в этот момент далеко на севере военные вытаскивали из-под обломков останки членов четвертой экспедиции и грузили в цинковые гробы, чтобы перевезти на родину.
В отличие от Яна, Виктор спал отвратительно. И сны, явившиеся ему, были беспорядочны и странны. То он видел раскинувшиеся до самого горизонта рыжие сады, будто иллюстрацию к какой-то давно прочитанной сказке о медном царстве. То виделись бесформенные, пузырящиеся черной жижей существа, и у каждого из них было разбитое лицо Линды. То на краю сознания со свистом мелькало лезвие стека, и Виктор просыпался весь в поту и долго не мог уснуть, прислушиваясь к шорохам наверху. Ему казалось, что это не дождь стучит по крыше и стеклам, а чудовище, которое он так необдуманно приютил на своей даче, тяжело прохаживается из угла в угол, и что человеческая оболочка – только обман. А на самом деле Ян – это огромный жук, покрытый твердым хитином, у него острые когти и ядовитые жвала, и в каждом сегменте фасетчатого глаза вспыхивают хищные болотные огоньки.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что Виктор наутро поднялся с головной болью и в дурном расположении духа.
Мысли о том, что нужно ехать в Институт разгребать последние архивы, потом заехать за венками к похоронам, а потом еще и за одеждой для Яна казались ему отвратительными.
Примерно, как и сам Ян, сонной мухой сползающий вниз по лестнице. На нем были только старые джинсы Виктора, которые болтались на его тощих бедрах и были для верности перехвачены ремнем. Выше пояса он был голый, и Виктор отвернулся, не в силах смотреть на его исполосованное рубцами тело.
– Позавтракаешь, чем найдешь, – грубовато сказал ученый. – Есть макароны и пельмени. Можно разогреть котлеты. Тут, – он открыл шкафчик, – твой любимый сахар. Лопай, сколько в тебя влезет. Сам приготовишь? Потому что в повара я тебе не нанимался.
– Я сделаю, – по своему обыкновению спокойно ответил Ян, то ли действительно не обижаясь на тон Виктора, то ли просто не понимая его злости.
Сейчас он тихо стоял, привалившись плечом к перилам лестницы и низко опустив голову. После ночных кошмаров его худощавая фигура прочно ассоциировалась не с человеком, а с каким-то причудливым, и оттого еще более мерзким насекомым. Виктор старался держаться на расстоянии, и теперь прекрасно понимал военных Выгжела.
– Никуда не выходи, пока я не приду, – продолжил давать наставления профессор. – И не дай бог, я услышу любые жалобы от соседей. Хоть что-нибудь. Сразу же звоню генералу Кертесу, и тебя забирают на опыты. Это ясно?
– Ясно, – повторил Ян, глядя исподлобья. – Угрозы излишни.
– Это не угроза, а предупреждение.
Виктор окинул его скептическим взглядом и добавил:
– Кухню мне не спали, Кутузов. Не Москва.
Ян в недоумении приподнял брови.
– Вот держи, – Виктор прошел к книжным полкам и снял пухлый том. – «Война и мир», тебе понравится. Займись до моего прихода.
Он положил книгу на край стола – прикасаться к васпе ему тоже не хотелось. Думал съязвить на тему, умеют ли васпы читать, но вовремя вспомнил, что Ян читал уже его дневник, а потому сказал просто:
– Будь тише воды и ниже травы. И давай, просвещайся. А то совсем одичали на своих болотах. Так хоть будет о чем с девушкой поговорить.
Виктор усмехнулся, довольный собственной шуткой, хлопнул дверью и уехал.
Конечно, на душе у него еще скребли кошки. Лишние проблемы были Виктору ни к чему, ведь васпа обладал редким даром притягивать неприятности, равно как и создавать их.
Заехав в Институт, профессор разобрал оставшуюся часть бумаг и без сожаления выбросил все в мусорный ящик. Ему не было жалко архивных записей, а с появлением Яна многое из написанного утратило смысл и теперь казалось в чем-то даже нелепым.
В кабинет заглянул Феликс, поздоровался и спросил, можно ли будет прийти на завтрашние похороны. Виктор ответил утвердительно, хотя сам толком ничего не знал про организацию. Потом ему начали звонить родные погибших и приглашали уже официально. Виктор раздавал соболезнования, а на душе было кисло, будто он сам был отчасти повинен в смерти товарищей.
Под конец Виктор так себя накрутил, что мысль о возвращении на дачу казалась ему невыносимой. Он тянул время, сытно пообедал в кафе института, заехал домой и принял душ, переоделся, потом долго философствовал на тему бытия с давней знакомой из паспортного стола, которая кроме последних сплетен выписала липовую справку на имя гражданина Южноуделья Родиона Шипки – выправлять документы для васпы у Виктора не было ни времени, ни желания, но на первое время было достаточно и липовой справки об утере паспорта. И только потом, едва ли к не закрытию магазинов, успел схватить первые попавшиеся под руку вещи и направился обратно.
«Ну что может случиться за несколько часов моего отсутствия?» – подумал он.
На даче было тихо. Виктор поставил машину в гараж, прошел от калитки к веранде. А потом он увидел дохлую ворону.
Птица лежала прямо на порожках, приоткрыв клюв и распластав крылья. Ее перья были измазаны кровью. Виктор брезгливо носком ботинка спихнул ее с порожек и увидел еще одну – эта лежала на лестничных перилах, а еще у нее была отсечена голова.
