— Это нельзя назвать взвешенным решением, но мы — ваши слуги и находимся в вашей воле…
— Вот прямо щас и в муках, — ощерился Жень. — Ась?
— Прямо сейчас, — мягко сказал адепт, — к сожалению, не получится.
— Почему?
— Есть такая процедура — инаугурация…
— А зачем ты говорил, что убьешь их? — укоризненно спросил Ксе.
— Я передумал, — просто ответил Жень.
«Экая непосредственность», — мысленно фыркнул шаман и покачал головой. Жень нахмурился, в задумчивости расчесал пятерней непослушные волосы и объяснил:
— Во дворе никого не было, но люди из окон смотрели. И дети смотрели. Я подумал: я ведь, когда вырасту, их всех защищать буду, а теперь чего? Мне только нож нужен, а поубивать гадов я еще успею.
Ксе прикрыл глаза.
— Жень, — сказал он, — как они нас нашли?
— Не знаю. — Божонок глянул в сторону, высматривая что-то в окне, которое без занавесей казалось нагим и иззябшим. За стеклом, над облупленным подоконником, белели столь же облупленные прутья крашеной решетки. Вид из непривычно близкого к земле окна открывался мирный и какой-то колыбельный: куст, детская площадка, пустой сквер. Ксе не знал, отчего ему так спокойно — «песня жизни» ли вовлекала шамана в свои созвучия, или Матьземля, довольная тем, как выполняется ее просьба, следила, чтобы никто не причинил им вреда. Возможно, всего лишь верная интуиция сообщала, что здесь и сейчас они в безопасности…
И это само по себе было странно.
— Дедушка сказал, они по слепку тонкого тела ищут, — вслух размышлял Жень, — а они и раньше искали, я от них смывался как нефиг делать. Может, это ментаврихи просекли? Но они же не жрицы и вообще не слышали, что мы говорим… Лья говорил, что дедушку опознать легко. Может, Лью самого опознали и по его ключевым точкам посты выставили?
Ксе разглядывал пятки своих носков.
— Жень, нас же ночью нашли, когда мы у Санда были, — вполголоса заметил он, когда божонок умолк. — Забыл, что ли? Лья тут ни при чём… С тех-то пор могли вообще слежку не снимать. Мне другое удивительно.
— Что? — Жень заморгал.
— Я еще могу понять, почему утром на захват пошли одни неофиты с ОМОНом, — шаман ссутулился. — Но вот ты, как бог войны, представь: у них уже пять жертв, они знают, что опасность реальная, что могут и готовы убивать. И посылают тех же неофитов с единственным полным адептом. Ну по логике же вещей надо было посылать сразу серьезную силу, чтобы все закончить.
Жень засмеялся.
— Блин, Ксе, ты что думаешь, у жреца посвящение — как пояс у каратиста? Они ж чем старше, тем жирнее. У иерархов настоящая власть будет, если меня в кумирню запрут. А пока что мне любого верховного кабана прирезать проще, чем блатную моль в подворотне…
…и внезапно по внутренностям Ксе пополз холодок; шаман, скрывая замешательство, старательно покрутил головой, хрустя шейными позвонками. Женя не защищает закон, и сам он тоже неподвластен светским законам, красивый длинноволосый мальчик, не боящийся убивать. Трудненько ждать иного от бога войны; но за месяц скитаний по вокзалам и теплоцентралям с тремя ножами за пазухой — сколько раз досаждала Женю несчастная «моль», не чувствующая, кто перед ней?
— Ксе, — тихо-тихо спросил божонок, — ты чего?..
Шаман вздрогнул.
— Задумался, не видишь, что ли… — он хотел сказать это с грубоватой насмешкой, но вышло надтреснуто и нелепо. Холодными белыми рыбами скользили мысли, что Жень о настоящей крови и смерти говорит так же легко, как его сверстники-люди — о крови и смерти в компьютерных играх; что рядом с ним и сам Ксе мало-помалу становится безразличен, этого даже не замечая, списывая все на высшее равнодушие Матери… и что голубые глаза-прицелы видят каждую белую рыбу в черной воде.
Ксе вспомнил, как божонок отложил свою месть, потому что из окон смотрели дети, и ему стало стыдно.
— А… — шаман торопливо проглотил комок, — хорошо, мастера — бойцы никакие, но адепты-то — бойцы, я сам видел. Почему он был один?
— Один адепт, — ухмыльнулся бог с видом циника, — один нож.
…Прорываясь в осязаемый плотный мир, подобным образом тонкая энергия трансформируется в кумирне храма, во время ритуала — и наделяет человека нечеловеческой властью, возводя его во жреческий сан. А сейчас она попусту рассеивалась в пространстве, ради одной глупой красы: нездешней яркостью наливались цвета, исчезала серость, расходясь на сияющую белизну и слепой мрак, пламенным золотом горели волосы мальчишки, разлетевшиеся под порывами ветра, и игрушечные мечи в руках бога войны на глазах удлинялись, леденея сталью клинков…
Глаза адепта досадливо сузились.
— Евгений Александрович…
— Получится, — покровительственно, почти мягко пообещал бог.
И сорвался с места.
«У них же огнестрел! — сердце Ксе пропустило удар. — Они стрелять собираются? В него?!» И это была последняя связная мысль шамана; за нею осталась лишь глухая боль от сознания, что Матьземля не слышит его, и помочь он бессилен — но и та исчезла, когда Ксе увидел.
Он впервые видел, как дерется кто-то, очень хорошо умеющий драться.
Это не зрелищно.
Но красиво.
Жень двигался настолько быстро, что весь его великолепный рывок слился в одну дугу. Пылающие мечи взмахнули бритвенно-острыми крыльями, адепт пошатнулся, откидывая голову — распахнутый в беззвучном вопле рот, закатывающиеся глаза — а Жень уже был у него за спиной. Он летел в лобовую атаку, точно смеясь над наставленными на него дулами, и в воздухе за ним оставался шлейф голубоватых искр. Самые сообразительные из неофитов успели ринуться врассыпную, их он преследовать не стал. Те, чья реакция была хуже, так и остались стоять столбами, тупо разглядывая то, что осталось у них в руках: огненные мечи располовинили жалкий людской металл, превратив каждый из грозных стволов в пару оплавленных кусков железа.
Адепт казался невозмутимым. Он стоял, высоко подняв подбородок и разведя в стороны пустые руки; один из белых клинков Женя светился возле его горла. Божонок отшвырнул второй в сторону, в ржавый остов «Москвича», забытый у гаражей — тот вспыхнул серебряным фейерверком, просел и растаял струйками снежного пуха.
— И без… инау… гурации получится, — выдохнул подросток.
— Вы правы, — коротко согласился жрец.
Повисло молчание.
Ксе пытался собраться с мыслями. Когда Жень атаковал, напряжение его энергетики несколько уменьшилось, и у шамана перестала кружиться голова, а теперь мало-помалу успокаивалось и сердцебиение. У Ксе имелась неприятная особенность — при остром переживании контакта он сильно потел, и теперь был мокрый как мышь; это злило. Еще злило, что он оказался так неустойчив, хотя, по идее, не обязан был стоять стеной: антропогенные боги — не его профиль… «Женьку отец учил работать с мечами, — мелькнуло в голове. — Ни в каких секциях такому не научат, тем более — несовершеннолетнего…»
