— И все же вы маньяк, — сказал Феофан Анастасьевич, выбрасывая свой револьвер далеко вглубь поляны. Револьвер исчез в тумане.
— Тем лучше, — кивнул головой Антоний Тупин, — отойдите на пятнадцать шагов, а я пока прицелюсь. идите же. ну, не заставляйте мне пристрелить вас прямо здесь.
Но ведь он и так уже мертв? Что происходит вокруг?
Если это не рай и не ад, то, что тогда?
Неужели этот старик вправду вылез из какого-то другого мира?
Но разве это возможно??
Феофан Анастасьевич отвернулся от Антония Тупина и медленно пошел по сырой траве на трясущихся от страха ногах.
Руки тоже тряслись, и он засунул их в карманы камзола.
Все таки смерть — это не темнота.
Это — холод.
А еще страх перед тем, что ждет тебя дальше. Как умирают в этом мире? Так же, как и на Земле?
Он не знал. Слишком много вопросов, чтобы успевать на них ответить.
В спину уперся взгляд Антония Тупина, чересчур громко клацнул взводимый курок.
— Остановитесь же, уважаемый!!
Феофан Анастасьевич остановился и медленно повернулся в сторону старца.
С пятнадцати шагов он показался Бочарину маленьким, скрюченным человечком, сжимающим на уровне лица какую-то непонятную штуковину.
А ведь он действительно выстрелит.
Феофан Анастасьевич вздрогнул, вдруг с особой ясностью осознав, что все вокруг происходит по-настоящему.
Все реально!
В руку ему упало что-то овальное, чуть шероховатое, и Бочарин догадался, что это тот самый странный амулет, найденный на дне мешка с книгами в доме Бочкина. Он положил его в карман камзола, чтобы позже отнести в университетский корпус, но забыл…
К счастью?
Может, это и есть доказательство бедного студента? Тайное оружие, которое передали ему те же, кто одел его в тень? Просто Бочкин о многом не знал. Или не успел им воспользоваться?
Выстрел оглушил Феофана Анастасьевича. Он вздрогнул и, подчиняясь рефлексу, упал в сырую траву, выдергивая из кармана руку с зажатым в ней амулетом.
— Так нечестно! — завизжал Антоний Тупин, — вы не должны падать преждевременно, я вас еще не застрелил!
— Иди к черту, колдун! — прохрипел Феофан Анастасьевич, приподнялся на локте и со всей силы швырнул амулет в сторону старика.
Что-то произошло.
Мир вокруг дернулся, стал серым и словно нарисованным на бумаге. Деревья уже не шевелились, а замерли, чуть изогнувшись в разные стороны, ветер стих, холод пропал.
И стало тихо.
Только амулет летел в сторону удивленно застывшего Антония Тупина.
Старик попытался увернуться, присел, обронив револьвер в траву, но из амулета вдруг вырвалась чернота. Не просто темный дым, а как клякса чернил на белой бумаге, поглощающая в себе даже свет.
Чернота накрыла сгорбленную фигуру старика, но не остановилась, а с ужасающей скоростью стала растекаться по нарисованному миру, поглощая туман, траву, деревья, небо…
Вскоре она накрыла и Бочарина.
Он заморгал, и понял, что не чувствует своего тела.
В горло ворвался холодный, обживающий воздух, темнота расступилась, и он увидел, что снова находиться на берегу Невы.
Только не в воде, а где-то… где-то вверху, что ли?
Феофан Анастасьевич повернул голову, с хрустом и болью, словно ломались шейные позвонки, и увидел перед собой чуть размытое, дымчатое лицо Анастасии Потемкиной.
— Не шевелись, — сказала она одними губами, — очень трудно держать на весу живого человека!
— Господи, что происходит?
— Посмотри вниз!
Феофан Анастасьевич посмотрел.
Оказалось, что он висел в воздухе в нескольких метрах над водой.
Отсюда хорошо был виден берег, около которого стояла минимиз, ивы, кучер, и растерявшиеся Пескунов с Хренорыловым. Вдоль берега бегал Ефим с поломанной рукой и вопил.
А в воде происходило странное.
В воде бултыхался мокрый и растерянный старец. Греб руками к берегу, потом останавливался и снова возвращался обратно. На то были причины: вокруг плавающего Тупина словно выросло живое кольцо тумана. Только это был не простой туман. Он состоял из тел умерших людей, призраков. То тут, то там на мгновение выплывали размытые и не сфокусированные лица. Многих из них Феофан Анастасьевич смутно помнил. Кажется, он видел их там, в парке… Но лиц было много больше.
Кольцо призраков молча обступило Тупина со всех сторон, не давая ему выбраться. Антоний дергался то в одну сторону, то в другую, но за ним плыл белый, неровный туман прозрачных тел.
И в одно неуловимое мгновение кольцо сомкнулось.
В воздух вырвался один единственный короткий крик, отчаянный, ломающийся, а затем все стихло.
Облако тумана растаяло, и оказалось, что в воде уже никого нет. Даже кругов. Как и не было здесь неожиданно ожившего северного колдуна.
— Вы забрали его с собой? — Феофан Анастасьевич повернулся к лицу Анастасии.
Она едва заметно кивнула и улыбнулась:
— У нас с ним свои счеты. Миру живых незачем обращаться к миру мертвых. А мы должны охранять границу и наказывать тех, кто решит пересечь ее не в свой час.
— Ты все правильно говоришь, — сказал Бочарин дрожащими губами, — черт возьми, неужели только после смерти мы становимся такими…
— И при жизни тоже, — сказала Анастасия, — только никто этого не замечает.
Феофан Анастасьевич вздрогнул, вспомнив что-то, и воскликнул:
— Там, сестра моя… ей надо помочь, во чтобы то ни стало… скорее…помочь!
— Не беспокойтесь, — ответила Анастасия, легонько прикасаясь воздушным пальцам к его посиневшим от холода губам, — ваша сестра прекрасная девушка. Оно чем-то похожа на мою дочь. Неужели вы думаете, что мы дадим ей так просто умереть? Тем более сейчас, когда злые чары Тупина, наконец, отступили. Успокойтесь. Все будет хорошо.
Белый туман окутал тело Феофана Анастасьевича Бочарина и медленно понес его в сторону берега, к минимизу.
Бочарин уже не видел, как упал в испуге Ефим, ударился лбом о землю и запричитал какую-то молитву. Как отступили Хренорылов и Пескунов, а кучер заскочил на подмостки, чтобы удержать взбеленившихся лошадей.
Феофан Анастасьевич почувствовал только, что ему стало тепло и уютно, и хочется закрыть глаза и уснуть.
Ведь у него за спиной был такой тяжелый день…
— Феофан Анастасьевич, господин, что же вы так опаздываете-то? — в комнату ворвался Ефим, остановился на пороге, размышляя, стоит кланяться или нет, и все же сорвал с головы шапку и отвесил несильный поклон.
Рука его, до сих пор не зажившая, покоилась на цветастом платке, перемотанном через плечо, на уровне груди. Одетый во все чисто-парадное, Ефим производил странное впечатление отнюдь не крепостного, а зажиточного боярина с рынка.
