Он говорил, уклоняясь к теоретическим обобщениям, не допуская даже мысли, что секретарь партбюро может проконтролировать его. А Петренко, заметив смущение Великопольского, решил, что тот невнимательно отнесся к исследованию.
— Хорошо. Вы не возражаете, чтобы мы повторили этот опыт? — Петренко сел к столу и придвинул к себе микроскоп. — Вы не обижайтесь, но могло статься, что вы не учли какой-либо мелочи. Где препарат?
Великопольский побледнел. С его губ едва не сорвалось признание. Но он сразу же овладел собой: не стоит показывать себя лгуном. Петренко не вирусолог, а эпидемиолог, — пусть посмотрит на первую попавшуюся вакцину и уходит.
— Вот препарат! — Великопольский протянул Петренко предметное стеклышко. Там был не антивирус Брауна, а вакцина Великопольского против гриппа, — изготовленная месяц тому назад, бездеятельная, никчемная вакцина.
Долго и тщательно изучал Петренко вакцину под микроскопом. Наконец, не отрывая глаз от окуляров, сказал:
— Антон Владимирович, вы невнимательны. В вирусный препарат попали посторонние микробы. Я вижу, например, обыкновенных стрептококков.
Великопольский закусил губу. Этого еще нехватало! Его упрекают в неумении проводить опыты! Пусть что другое, — но эксперименты у него всегда совершенны и безукоризненны! Именно за это его так уважает академик Свидзинский… Однако ссылаться на давность изготовления препарата — нельзя. Это сразу раскроет все.
— Признаю свою вину, Семен Игнатьевич. Но… — Великопольский неестественно улыбнулся. — Но это загрязнение умышленное. Просто… я хотел исследовать, не действует ли препарат на стрептококков.
— Разве? — Петренко встал из-за стола и лукаво прищурил глаз. — А причем тут «бактериум коли»? Ведь их в препарате тоже несметная сила… Ну, да ничего. Это случается, когда очень торопишься. Вот что, Антон Владимирович, давайте мы с вами проведем опыт на животных. Согласны?
— Согласен. Сейчас приготовлю инструменты.
Лицо Великопольского пылало: попал, как кур во щи! Сейчас они сделают прививку препарата, и Петренко получит все основания считать его, Великопольского, никудышным экспериментатором! Вспыхнула злость: «Он считает меня каким-то мальчишкой! И вообще, что это за контроль?!»
Он уже направился к шкафу, чтобы извлечь заветную ампулу, но вдруг остановился. Беспокойная мысль пронзила его мозг: «А зачем, собственно, доказывать, что антивирус действует? Пусть для всех он останется фальшивым, никуда не годным препаратом. А тем временем можно будет изготовить новые вакцины невероятной силы. Кто узнает в этих вакцинах антивирус Брауна?»
Вслед за этой мыслью ринулись другие… И все они сводились к одному: антивирус показывать сейчас нельзя. Пусть позже, позже, позже…
— Антон Владимирович, вы готовы? — Петренко уже надоело ждать.
Великопольский вздрогнул:
— Сейчас, сейчас, Семен Игнатьевич. Вот ищу… — он сделал еще шаг к шкафу, а потом вдруг резко повернулся и пошел к столу. Там, на штативчике, среди многочисленных ампул, стояла одна, наполненная розовой жидкостью, — вакциной, изготовленной Великопольским задолго до появления Степана Рогова. Великопольский взял эту ампулу и сказал:
— Пойдемте, Семен Игнатьевич. Препарат Брауна я разбавил, чтобы удобнее было экспериментировать.
Петренко пожал плечами. Сегодня Великопольский вел себя очень странно.
Все опыты заканчивались неудачей. Да и что можно получить из бездеятельной вакцины, от которой сам Великопольский отрекся давным-давно?
Петренко не знал этого, и упорно продолжал исследования. Он хотел собственными глазами убедиться, что этот препарат не может быть ничем полезен. Таких отрицательных «подтверждений» он увидел даже чересчур много и наконец сказал:
— Прекратим, Антон Владимирович. Откровенно говоря, я удивлен. От Брауна следовало ожидать большего, — ну, хотя бы какой-либо вакцины. Это же — не препарат, это черт его знает что!.. А как обстоит дело с вашей вакциной против бешенства? — Петренко несколько раз прошелся по комнате и говорил уже спокойно… — Ничего не вышло?.. Я советовал бы вам продолжить работу. Мне кажется, вы шли по правильному пути.
— Да, я буду работать… — Великопольский склонился над столом, как бы что-то разыскивая. Где-то в глубине души у него шевелилась хищная торжествующая мысль: «Антивирус мой, мой! Я изготовлю не одну, а десятки вакцин!»
Он гнал от себя искушение, но оно овладевало им день за днем. А тут, как нарочно, и доцент Петренко уехал в длительную командировку.
Именно тогда, когда Великопольский окончательно убедился в действенности препарата Брауна и решил, как ему казалось, откровенно рассказать обо всем, из Сочи возвратилась Елена Петровна. Загоревшая, возбужденная, она прибежала в лабораторию Антона Владимировича:
— Ну, рассказывайте мне все, все, что случилось в мое отсутствие! Я прямо изнывала от скуки на курорте, и никто-никто не догадался написать мне!
Великопольский оправдывался:
— Каюсь — виноват! Но у меня тут творились такие дела, что я неделями не ночевал дома. Помните рыжую собаку во второй стадии бешенства? Так вот — это первая в мире собака, которую удалось вылечить!
Близоруко прищурившись, Елена Петровна склонилась над клеткой. Собака № 11–18 доверчиво лизнула ей руку и умильно завиляла хвостом, ожидая подачки.
Елена Петровна выпрямилась.
— Так вот вы какой… скромница! — сказала она с нескрываемым восхищением. — Ведь вы создали новую вакцину, да?
— Да… — замялся Великопольокий. — «Сейчас скажу, — думал он, — ведь она меня любит! Пусть антивирус создан другим, все же вакцины приготовил я?»
Но сказать правду было трудно. А услужливые мысли подсовывали оправдание: все равно Рогов не приходил и, видимо, больше не придет. Доцент Петренко уверен, что антивирус Брауна — абсурд.
И он не сказал «нет». Наоборот, он еще несколько раз произнес «да» в ответ на восторженные вопросы Елены Петровны.
Через неделю в институт пришел Степан Рогов, и Великопольский сказал ему давно приготовленную фразу, чувствуя лишь легкое угрызение совести:
— Это был бред сумасшедшего профессора!
Если бы Степану Рогову сказали, что история с антивирусом продолжается, что кто-то присвоил этот заведомо непригодный препарат, он только бы рассмеялся. Антивирус Брауна для него больше не существовал.
Обтесывая острым топором огромные сосновые бревна или снимая фуганком тончайшую шелковистую ленту с кромки блестящей доски, Степан меньше всего думал о медицине.
Как приятно было дышать густым смолистым воздухом, остановиться на минутку, расправить плечи, а затем вновь сверлить, долбить, строгать упругое звонкое дерево, наблюдая, как бесформенный обрубок превращается в переплет оконной рамы или в затейливую резьбу.
