– Я не имею чести знать его, ваша честь.
– Сомнительно, – покачал головой розовощекий судья.
– Если вы не можете назвать, чье поручение выполняете, то мне придется удалить вас из парламента, дитя мое, – заявил сразу охладевшим голосом председатель.
– Ваша честь, – обратился к нему сухощавый судья, – может быть, мадемуазель объяснит цель своего прихода? – Он ждал осложнений, которые обожал.
– Я принесла вам письмо, ваша честь.
– Письмо? Откуда? – допрашивал председатель.
– Из Парижа, ваша честь.
– Оно адресовано нам, членам парламента?
– Нет, ваша честь.
– Кому же?
– Советнику парламента господину Пьеру Ферма.
– Ах Пьеру Ферма! Я так и думал! – воскликнул розовощекий судья, с хитрецой посматривая на молодого советника, который сидел, опустив глаза.
– И вы не могли, дитя мое, подождать, пока советник парламента метр Ферма вернется домой, чтобы с глазу на глаз передать ему «секретное» письмо? – ворчливо произнес председатель.
– Я никогда не бывала у него дома, ваша честь. А письмо совсем не секретное, и я ждала его на почтовой станции, пока не прибыла карета из Парижа. И поспешила доставить письмо сюда.
– Для чего? – спросили разом все трое судей.
– Чтобы вы прочли его, ваша честь, и вы, и вы, ваша честь.
– Но ведь оно адресовано не нам, пусть советник и читает его, – начал сердиться председатель суда.
– Ваша честь, – поднялся со своего места Пьер Ферма, – если мне дозволено будет выразить свою просьбу, то в интересах рассматриваемого дела и Правосудия я прошу вас предложить уважаемому господину прокурору вслух прочитать адресованное мне письмо.
Досточтимые судьи были слишком заинтригованы, чтобы отказать советнику парламента.
Никогда не знает меры счастье!
Сенека
Прокурор Массандр гневно откашлялся, взломал печать, с хрустом вскрыл письмо и стал читать низким недовольным голосом, часто запинаясь, создавая впечатление, что он или плохо разбирает почерк, хотя каллиграфическим строчкам могли бы позавидовать судейские писцы, или вообще с трудом читает по писаному.
– «Многочтимый и дорогой друг! Ваше последнее письмо доставило мне огромное удовольствие, более того, наслаждение от сознания вашей плодотворной деятельности в различных областях математики, где вы продолжаете неустанно делать все новые открытия». Какое это имеет отношение к парламенту? – проворчал Массандр.
– Прошу вас, метр, – клюнул носом председатель.
– «Вероятность события, которая до сих пор считалась неисповедимым деянием господним, определяемая вами математическим путем, отвергает отныне суеверия, связанные с гаданием и прочими проявлениями невежества». – Массандр оборвал себя и зарычал: – Не я ли говорил, досточтимые судьи, что метр Ферма покушается на основы веры, пытаясь арифметикой измерять веления всемогущего господа нашего.
– Аминь, – сказал председатель, – продолжайте, метр.
– Подчиняюсь, ваша честь, но кровь католика клокочет во мне. «Я усердно переписал ваше письмо, как и прежде, сожалея, что вы ограничились выводами из своих наблюдений, не приводя столь любопытных доказательств, предлагая найти их самостоятельно вашим читателям, кои интересуются математикой. Не отрицая заманчивости такого предложения, я все же осмеливаюсь еще раз посоветовать не затаивать вами найденного, а по-братски делиться со всеми, кто, как и вы, любит науку и служит ей. И еще прошу вас, друг мой, найти время, чтобы собрать все уже вами написанное в письмах и представить в виде рукописи, включающей доказательства, могущей стать первой книгой вашего собрания сочинений, изданию которой я мог бы содействовать, считая вас продолжателем дела таких великих умов, как Диофант».
Пьер слушал, не поднимая глаз. Когда же почтенный аббат дойдет до выполнения его просьбы, или он вообще игнорировал (или не заметил) ее?
– «Что же касается вашего постскриптума, дорогой друг, то я должен извиниться перед вами…»
«Ну вот! Все кончено! Аббат Мерсенн не побывал у де Тревиля, сочтя неудобным такое посещение для духовного лица!»
– «…извиниться за то, что, увлеченный вашей математической находкой, я попросту не сразу заметил приписку».
«Так и есть! Этот Мерсенн, говорят, еще в коллеже отличался тем, что читал в книге только начало страниц!»
– «И лишь при снятии пятой копии с вашего письма я понял, что оно содержит не только математические мысли. Я думаю, большой беды не произойдет от того, что я отложил посещение Лувра до отправки всех копий вашего письма моим научным корреспондентам, которые, не сомневаюсь, отнесутся к вашим мыслям с заинтересованным вниманием».
«Ну же, ну! – мысленно торопил Ферма почтенного ученого посредника в переписке собратьев. – Что ты еще медлишь, монах?!»
– «Господин де Тревиль не сразу принял меня, занятый военными и мирскими делами своих головорезов, во что мне, скромному монаху, не надлежит вникать. Приняв же меня в промежутке между разносом провинившегося в чем-то воина и возлиянием вина, он очень удивился моей странной просьбе, лишь повторяющей вашу, изложенную в постскриптуме письма. Сам он, как известно, гасконец и состоял еще при прежнем короле, тоже гасконце, поэтому мое упоминание о вызывающем интерес путешествии гасконского дворянина, его мушкетера, не пробудило в нем готовности тотчас удовлетворить мое праздное, как ему казалось, любопытство, и только мой духовный сан смягчил разгоревшийся было в нем воинский гнев, ибо господин де Тревиль славится тем, что горой стоит за своих мушкетеров, что бы те ни натворили. Я ничего не мог сказать о проступке путешествующего гасконца и не солгал перед господом богом, заверив капитана, что не ведаю ни о каких проступках его подчиненного. Только после этого он вызвал к себе одного из своих лейтенантов и поручил ему узнать о гасконце, побывавшем в Тулузе, а через некоторое время, пригласив меня из соседней комнаты, где состязались в шумных криках необузданные и грубые мушкетеры, сообщил мне, что в указанное в вашем постскриптуме время, дорогой мой Пьер, через Тулузу, очевидно, проезжал господин…»
Массандр запнулся и закашлялся. Отложив в сторону письмо, он обратился к судьям:
– Приступ горловой болезни, досточтимые судьи, мешает мне дочитать этот странный документ, имеющий отношение более к знатокам арифметики, чем права. Я прошу о снисхождении и ознакомиться с заключительной частью письма самолично, без моего чтения вслух.
