Я глянул на штамп. Отправлено письмо было вчера. Эдька писал его в то время, когда я сидел за его столом и торопливо набрасывал вот эти записки. «Хорошо, что письмо не попало в руки тетке Соне», — подумал я. Впрочем, хорошо было не только это. Я узнал и о важной Эдькиной сердечной тайне, и о том, что ждать его надо в воскресенье утром.
В лесу стояла тишина. Сырой мох слегка подавался под ногами. С берез и сосен свисали дождевые капли.
Они здесь намного крупнее, чем у нас на Земле. Вообще, как я уже заметил, здесь все крупнее, все-все.
И люди в том числе. Но это бросается в глаза лишь в первую минуту. Потом привыкаешь и перестаешь замечать. Редко-редко вспомнишь, что на Земле тебя считали верзилой, этакой колокольней Ивана Великого, а здесь ты как все грешные.
Наша, земная Фрося, например, коротышка. По сравнению со мной, разумеется. А здешняя достигает мне до плеча. Когда мы выходили из столовой, мне пришло в голову, что рост и некоторая худощавость и придают ее фигуре ошеломляющую стройность. Эта стройность подчеркивается одеждами. Хотелось идти не рядом, а несколько позади или сбоку, шагах в пятишести, чтобы держать в поле зрения всю фигуру.
Корабль был на месте. Он стоял, как исполинская стрела, нацеленная в небо. В здешнее небо, разумеется… Побродив вокруг и убедившись, что за мною никто не подсматривает, я нажал на потайную кнопку, и из верхнего отсека выскочила легкая нейлоновая лестница. Подняться на высоту для меня было парой пустяков. Закрыв за собой люк, я уселся в кресле, расслабил члены и закрыл глаза.
Кажется, впервые за последние четверо или пятеро суток я опять стал самим собой. Этот корабль представлялся мне частичкой Земли, родной планеты, и я испытывал сыновние чувства от одного прикосновения к нему. Я погладил, поласкал кнопку с надписью «Старт», подмигнул этой кнопке, как живому существу, и принялся упаковывать свои записки. Процедура эта заняла немного времени. Я выдвинул контейнер, как выдвигают ящик письменного стола, и сложил бумаги листок к листку.
Покончив с записками, я опять расслабился в кресле и поглядел в иллюминатор. Солнце близилось к закату. Неподалеку, примерно в полутора или двух километрах, кружили чайки и чибисы. Значит, в той стороне озеро, подумал я. Приглядевшись к окружающей местности, я решил, что это Бормушка, как у нас зовут… Странное название, не правда ли?
Потом вдали пролетел самолет. Он летел на малой высоте и так быстро, что проследить за его полетом не было никакой возможности. Про себя я отметил, что воздушные линии здесь проходят где-то в стороне.
В противном случае мой корабль давно бы обнаружили, уж это как пить дать.
Довольный открытием насчет воздушных линий, я вылез из корабля, спустился вниз и с помощью той же потайной кнопки убрал нейлоновую лестницу. И вот тут-то, в этот самый момент, произошло нечто такое, чего я никак не ожидал. Передо мной выросли (вот уж и правда — как из-под земли) те самые мальцы-огольцы, которые позавчера ловили рыбу на соседнем озере.
Я их сразу узнал, с первого взгляда, хотя на них были плащи (наверно, собрались на ночь, подумал я), да и их лица точно округлились и к тому же сияли восторженными улыбками. Сашка, самый любопытный, так тот даже голову задрал, глядя на меня, и его берет сдвинулся на затылок.
По правде сказать, я растерялся и не знал, как вести себя. Была даже минута, когда я хотел забраться в корабль и нажать на кнопку с надписью «Старт». Но что-то удержало меня. Наверно, вера в людей, в том числе и в тех мальцов-оголъцов, которые тогда стояли передо мной и сияли, как масляные блины. С этими мальцами-огольцами, пожалуй, можно договориться, подумал я и… тоже улыбнулся. Моя улыбка вызвала настоящий восторг. Сашка подался на полшага, оглянулся — точно это так важно было, слышит нас ктонибудь или не слышит, — и впился в меня взглядом.
Не просто уставился, а именно впился.
— Дядя Эдуард, вы… вы — оттуда? — Он кивнул вверх, как это делаем и мы, земляне, и тем же восторженным, то и дело срывающимся голосом продолжал: — Оттуда, оттуда! Я сразу догадался, что оттуда!
Остальные двое стояли и не двигались и тоже смотрели на меня. Они — все трое — ждали ответа.
Из письма Шишкина
Спасибо за машинописную копию. Я отправил ее Главному конструктору космического корабля «Красный партизан», и вот передо мною его письмо… Дорогое письмо! Правда, Главный остался недоволен записками, как недостаточно научными, однако кое-что ему и понравилось. Определенно понравилось.
Интересны пометки на полях рукописи, которую он любезно возвратил мне по прочтении. В том месте, где Эдик довольно подробно говорит о тренировках, Главный сбоку написал: «Опыт подготовки космонавтов без отрыва от производства в общем не оправдал себя».
А дальше, где Эдик написал «Глава четвертая» и больше ничего не добавил, та же рука и тем же почерком язвительно заметила: «Ага, брат, и записки забросил! Это тебе не пробежки, не двухпудовые гири!»[6] Особый интерес, на мой взгляд, представляют замечания на полях четвертой главы, я бы сказал, написанной четвертой главы, действие в которой происходит уже на той планете. Против места, где упомянут автоматический отрывной календарь, Главный начертал с сильным нажимом: «Ну и ну!» А слова «девяносто два миллиарда восемьсот восемьдесят миллионов километров» подчеркнул красным карандашом и на полях заметил: «Если бы…» Я тотчас же настрочил второе письмо, спрашивая, что означает это «если бы».
И не просто «если бы», а «если бы» с тремя точками…
Главный скоро ответил. Но, бог мой, его ответ опять состоял из одного слова: «Если бы…» Остальные замечания (или комментарии, как угодно назовите) состояли из словечек, которые не всякая бумага стерпит. Приведу для примера лишь самые удобочитаемые: «Шалопай! Чему тебя учили?..», «А сантиметровая катушка на что? Обмерять надо…» «Черт возьми, все приблизительно, приблизительно… А наука не терпит приблизительности!» — И так далее в этом роде.
Эдик Свистун дал маху, это было ясно. Ну что бы ему, чудаку, измерить высоту деревьев, трав и прочих живых и неживых предметов, что бы произвести обмеры черепов жителей той планеты, словом, что бы заняться не эмоциями, а, так сказать, конкретными и полезными с научной точки зрения делами? Тогда, я полагаю, Главный вряд ли назвал бы его шалопаем, что если и справедливо, то лишь отчасти.
Но, повторяю, кое-что Главному и понравилось. Он отметил сообразительность Эдика, его умение быстро ориентироваться в непривычной обстановке и сходиться с людьми. «Молодец! Вот за это хвалю!» — написал он в том месте, где Эдик рассказывает о первой встрече с мальцами-огольцами. А на полях шестой главы, почти в самом конце, когда Эдик приходит к Фросе на квартиру, стоит целая шеренга восклицательных знаков, под которыми жирно и как-то взволнованно начертано: «А не слишком ли? Ты все-таки на другой планене, черт побери!» Наша переписка продолжалась. В третьем письме я спросил, какова дальнейшая судьба корабля «Красный партизан». Вместо собственноручного ответа Главный прислал копию акта, составленного 9 августа 1981 года. Из акта я узнал, что «сего числа в 17.35 по местному времени» корабль «Красный партизан» вошел в плотные слои атмосферы и, так как тормозная система не сработала, сгорел без остатка. Ученые предполагают, что в последний момент Эдик нашел в себе силы нажать на кнопку катапульты, которая и выбросила оба драгоценных контейнера наружу.
