И снова мне понравилась ее речь, то, что, несмотря на отрывистость фраз, она употребляет осторожные слова «возможно», «мне кажется», несвойственные юности. Значит, она немало передумала. Я вынужден был удивиться: эта пигалица умела самостоятельно мыслить. Невольно вспомнилась ее характеристика из университета. Там было немало похвальных слов.
— И, знаете, еще мне кажется, что мы слишком увлекаемся исследованиями на атомном уровне. Они необходимы, но стрелки находятся выше — там, где начинает теплиться жизнь…
Пружина моего раздражения заржавела и рассыпалась, так и не распрямившись до конца. Я отодвинул неподписанный приказ и взглянул на часы. Рабочий день уже давно окончился.
— Кстати, как вас зовут? — спросил я и тут же спохватился, посмотрел на приказ: там написано. — Если хотите, Майя, я могу подвезти вас. В машине поговорим.
Несколько голубых снежинок успело упасть на ее пальто, прежде чем мы сели в «Волгу». Из репродуктора доносилось: «Сообщение ТАСС. Первые люди высадились на Луне…»
Мы работали до изнеможения, не замечая, как летят месяцы. Предчувствие близкой победы над старостью подстегивало и гнало нас вперед, как запах оазиса гонит усталых верблюдов в пустыне. К концу года мы составили каталог наиболее уязвимых триплетов ДНК и РНК. Щеголяли «волшебными» формулами и длинными уравнениями, которые вместе должны были дать формулу бесконечного продления жизни. Смеялись над ортодоксальными учеными, утверждавшими, что бессмертие невозможно. У тысяч собак и крыс искусственно вызывали наступление старости, чтобы испытать на них гипотезы.
Я думал: что важнее — знать, где предел твоим возможностям, или не знать его? Я сформулировал мысль иначе, и эта измененная формулировка внесла ясность, по крайней мере для меня. Она звучала так: кто сильнее — знающий предел своим возможностям или не знающий предела?
Тогда мне казалось, что ответ может быть только один, к тому же вполне определенный…
Особенно усердствовали мы в конце года перед сессией Академии наук, где слушался мой доклад. Часто недосыпали, а о том, что идет в театрах и кино, знали только по программам.
Майя к тому времени уже была младшим научным сотрудником. Я ее почти не видел. Лишь изредка до меня доносились, словно отзвуки далекой канонады, противоречивые слухи о ее работе. Юра говорил о ней с неохотой:
— Искорка есть. Авось когда-нибудь даст зажигание.
В те дни я возвращался из института домой после десяти. Однажды в дымчатых снопах фар увидел перебегавшую дорогу женщину. Ее быстрая порхающая походка была очень знакомой. Чрезмерно услужливая на этот раз память вытолкнула имя.
Я остановил машину и окликнул:
— Майя!
Она удивленно повернула голову, остановилась. Мне показалось, что она воскликнула «а!», прежде чем подойти и поздороваться.
— Садитесь, — предложил я.
Она села рядом. Под глазами у нее лежали синие тени усталости. Чтобы плотней захлопнуть дверцу кабины, мне пришлось просунуть руку за ее спиной, и она пошутила:
— Не обнимайтесь.
Нам обоим стало неудобно из-за этой шутки. Я начал расспрашивать ее о работе, она отвечала односложно, задумавшись.
— Вас сразу отвезти домой или немного покатаемся? — спросил я.
Она кивнула, и я понял: покатаемся.
— Помолчим?
Она опять кивнула.
Я кружил по окраинным тихим улицам, то ускоряя, то замедляя бег колес, забыв о Майе, обдумывая тезисы доклада. Внезапно я почувствовал теплую тяжесть на плече, шею что-то защекотало. Я скосил глаза (вместо того чтобы взглянуть в зеркальце) и увидел на своем плече голову Майи. Девушка спала.
Я повел машину осторожно, теперь уже ни о чем не думая, прислушиваясь к теплоте, которая от плеча разливалась по всему телу. Плечо затекло, но я не пытался переменить положение. Заметил, что маленькая ложбинка на переносице Майи имеет форму элипсоида, что когда девушка спит, то чуть-чуть приоткрывает рот, ее нижняя губа обиженно оттопыривается. Одним словом, я сделал немало открытий, и в их числе важнейшее: мне недоставало именно этого — женщины, уснувшей на моем плече.
А когда она открыла глаза и наши взгляды встретились, мне показалось, что мы стали иными по отношению друг к другу.
* * *
Мой доклад прошел успешно, но с наступлением нового года наш энтузиазм начал угасать. Близость побед обманула нас, как мираж. Нужно было прийти в себя после ложных надежд.
Юра даже начал регулярно посещать концерты в филармонии. Его гипотеза, обраставшая опытами, цифрами, формулами, превращалась в стройный небоскреб теории. Но в самом фундаменте, видимо, была трещина.
Суть Юриной гипотезы сводилась вот к чему. Как известно, изменения в наследственных чертежах — ДНК — на один или два нуклеотида ведут к тяжелым заболеваниям, а изменения на триплеты, казалось бы, не приводят к резким нарушениям. Но в результате возникают атипичные белки, в которых не хватает аминокислот. Таких белков становится в организме все больше и больше. В неотвратимом течении цепной реакции количество переходит в качество, в медленную грозную болезнь, которую называют старостью.
Эта гипотеза многого не объясняла и уводила в сторону от «часов», но она подсказывала одно интересное решение.
Для чего природа, запрограммировав продолжение рода, у сложных животных создала два пола — мужской и женский? Ведь плод, как это убедительно показали опыты, может развиться и из одной наследственной клетки — как женской, так и мужской, без всякого оплодотворения. Но такой плод будет нежизнеспособным, потому что наследственный чертеж у него содержит много искажений. И вот дальновидная природа создала механизмы, умеющие «считывать», сравнивать, чертеж — мужской и женский, устраняя при зачатии многие искажения. Значит, если периодически вводить в организм взятые у него же на ранних этапах «чертежи», то клетки, ведающие наследственностью, сумеют сличить их с уже испорченными и устранить искажения. Организм, таким образом, будет время от времени как бы сверяться со своим собственным эталоном, обновляться по эталону молодости.
Юрин «ход» был оригинальным и теоретически правдоподобным, но, увы, безуспешным, что продемонстрировали неумолимые опыты.
Я понял, что для продолжения работ нам, «мозговому тресту», необходим перерыв. В моем кабинете появился плакат: «При лечении старости добьемся преждевременной старости для себя!» Я вызвал к себе физорга, Юру, Степ Степаныча и еще нескольких заведующих лабораториями и научных сотрудников, и тут же мы расписали всех по спортивным секциям с обязательным посещением. Затем мы весело отпраздновали дни рождения нескольких сотрудников, а однажды я предложил Юре и Степ Степанычу: