— Насколько сложнее?
— Этого я не могу тебе сказать. Может быть — пока не могу сказать. Что-то узнаешь со временем, до чего-то додумаешься, а чего-то никогда не узнаешь и не поймешь…
— Почему?
— А потому что так надо. Спросишь — кому? Да всем. Конечно, можно выяснить — хоть теоретически, — кому надо, чтобы каждое из происходящих с тобой событий состоялось, и даже кому необходима совокупность этих самых событий, но вот если задаться вопросом, почему некоей абсолютной персоналии все это было нужно, то остается либо простереться ниц и распустить слюни, либо предположить, что все-все-все подчиняется всему-всему-всему и превысить своих полномочий никто — заметь, никто! — не в состоянии…
Двойник умолк и посмотрел на Ивана.
— Все, — сказал он решительно, — хватит об этом! Иван помолчал, потом сказал примирительно:
— Хорошо, хватит так хватит… хоть и надоели вы мне все, повторяющие чужие слова. Но ты ведь можешь мне сказать, куда идти дальше и что делать?
Двойник усмехнулся.
— По твоим вопросам, особенно по последнему, сразу видно, в каком краю ты уродился… Реорганизация рабкрина как главный вопрос мирового бытия тебя не занимает?.. Кстати, запомни: тебя здесь будут стремиться задержать, помешать и все такое прочее. И еще: не всегда даже явная истина есть истина лично для тебя.
Иван слегка смутился.
— Но я же сам видел…
— То, что ты здесь можешь увидеть, есть только твое субъективное представление об одном из вариантов одного из вариантов, экспериментально предлагаемых… Ну, это уже не важно. Уместно возгласить вслед за многими — не верь глазам своим!..
Иван подумал.
— А как мне отличить, так сказать, правду от лжи? Двойник хмыкнул.
— Будем считать, что ты не задавал этого вопроса, — сказал он с сожалением. — Могу лишь намекнуть: человеческая психология действует здесь не всегда.
— Ого! — сказал Иван. — А где я другую возьму? Придумаю? Не получится ведь.
Двойник посмотрел на него с интересом.
— Это верно, — согласился он, — хотя и не ты первый заметил. Что ж, придется тебе обходиться тем, что под рукою…
— Спасибо, — кисло сказал Иван.
— Больше ничего посоветовать не могу, — развел руками двойник, насмешливо улыбаясь.
— Разве что быть поосторожнее с женщинами, — раздалось за спиной у Ивана. — Помнишь Далилу?.. Иван обернулся.
За спинкой его кресла, облаченный в черную хламиду, стоял профессор или кто он там был на самом деле. Он благожелательно улыбался.
— И вы тут, — сказал Иван. — Подкрадываетесь незаметно, — укоризненно добавил он.
— А где же мне быть, как не здесь, — сказал профессор, подсаживаясь к столу. — Служба, знаете ли.
Иван посмотрел на своего двойника. Тот заметно поскучнел.
— Ты можешь мне сказать, кто это такой? — спросил вполголоса Иван, кивая на профессора. Двойник помотал головой.
— Нет, не могу, — сказал он. — Знаешь, сколько этих профессоров? Запутаться можно. Каждый — модная фигура, но часто они не имеют друг к другу никакого отношения.
Иван вздохнул.
— Модная фигура… как и избранник, кстати, — сказал он и поднялся. — Ладно, я пошел.
— А как же на посошок! — вскричал его двойник, доставая откуда-то из-под стола большую оплетенную бутыль и три глиняные кружки. — Водки, само собой, не держим, но зато вино — какое ты и не пробовал!
Иван усмехнулся.
— На посошок, конечно, можно, — сказал он, усаживаясь обратно. — Посмотрим, как у нас с общностью вкусов… Профессор встал.
— Извините, господа, — произнес он. — Не могу у вас задерживаться. С радостью бы, но — не могу.
Двойник покивал.
— Понятно, понятно, — сказал он, разливая вино по кружкам. — И вечно ты в спешке, и вечно ты на ногах…
Профессор слегка поклонился и с улыбкой развел руками.
— Такие дела… До встречи.
Он повернулся и зашагал прочь. Иван задумчиво смотрел ему вслед.
Внезапно профессор исчез. Просто так: шел себе, шел и — пропал. Без вспышек и грохота.
Иван вздохнул и повернулся к столу. Перед ним уже стояла полная вином до краев большая кружка.
— Ну, — с улыбкой произнес, поднимая свою кружку, двойник, — за встречу! Будь здоров!..
Последнее пожелание прозвучало так странно, что Иван, уже поднесший кружку к губам, остановился и посмотрел двойнику в глаза.
Ядовитая усмешечка змеилась на губах у двойника. Глаза его были полны злобы, и вина, естественно, он пить не собирался.
Ивана точно ударили. Действуя скорее инстинктивно, чем сознательно, он выплеснул свое вино в лицо двойнику.
Жуткий вопль пронесся под сводами зала, и эхо в испуге заметалось, отражаясь от каменных стен. Двойник кричал, и в его крике были и злоба, и ярость, и ужас.
Иван вскочил на ноги. Он увидел, как кожа на лице у двойника покрылась струпьями, как из глаз потекла кровь, а потом белесыми сгустками потекли и сами глаза. «Началось», — с усталым омерзением подумал Иван, ожидая, что и этот сейчас начнет превращаться в какую-нибудь пакость.
Двойник, однако же, ни во что превращаться не собирался, а, судя по всему, просто умирал, причем в муках. Он ревел жутким голосом, он кричал, всхлипывал, стонал, мычал тоскливо и нечленораздельно, постепенно затихая и сползая с каменного кресла на пол; и вот он затих совсем.
И тут раздался топот: откуда-то в зал ворвались стражники, числом около десятка, все в черном и с короткими копьями в руках: не медля, они бросились к Ивану.
Иван огляделся по сторонам и, не найдя ничего под рукой, кроме здоровенной бутыли с вином, схватил ее со стола, размахнулся как следует и метнул посудину в сторону солдат. Бутыль грянулась у их ног и разлетелась вдребезги.
Раздался оглушительный вопль страха и отчаяния. Все, на кого попала хоть капля отравленного вина, корчились в конвульсиях на полу, побросав копья. Остальные шатались, выпучив глаза и хватаясь руками за горло: над осколками бутыли поднимался белесый дымок.
Иван почувствовал резкий цветочный запах: закружилась голова. Он зажал рот и нос руками и побежал прочь, хотя никаких дверей в зале не было. Сделав несколько шагов, он почувствовал, как каменная плита под его ногой подалась вниз, и провалился в задумчивую бездну.
…Он стоял на верхушке холма, припорошенного снегом; впрочем, снег уже истаял, и виднелась молодая, смелая, живая травка. Хлестал дождь: крупные капли влаги заливали лицо, ручейками текли за воротник прилипшей к телу рубахи. Иван подставил лицо дождю и засмеялся, потому что вот-вот должно было выглянуть солнце. Оно и появилось, хотя уже стало светло; свет отогнал тьму далеко-далеко, и она замерла, свернувшись клубочком у горизонта, спокойно выжидая; солнце сделало окружающий мир прозрачнее, радостнее и просторнее; но и это было еще не все. Взошла гордая луна. Иван почувствовал, что его охватила легкая грусть по тем, кто ушел, но эта грусть была ничем перед теплым дождем и мягкой травой, что поднималась у него под ногами.
