Сергей Булыга - Шпоры на босу ногу

Артикул двенадцатый

Мадам раскрывает карты

По заснеженному полю едва плелась лошадь; Мадам дремала в седле. Рядом шли Дюваль и Чико. Дюваль молчал по обыкновению, молчание же неаполитанца шло от обиды - еще утром Чико с вызовом заявил, что он отморозил язык. Хотя случись это и на самом деле, было бы не очень удивительно - последнюю ночь путешественники провели в лесу, в сугробе. Костер почти что не спасал от холода. Однако язык у Чико тогда еще не был отморожен, и он с успехом заменял ужин разговорами: - Холодно! - в который уже раз сказал Чико и посмотрел на черное ночное небо.- Мороз! А я с рождения привык к теплу. И вот вспоминаю...- Солдат с опаской покосился на Мадам и даже окликнул: - Сударыня! Мадам не шелохнулась; она крепко спала, привалившись к лежавшей на снегу лошади. - Спит, ну и прекрасно, пошли ей господь приятных сновидений,скороговоркой пожелал Чико и вновь предался воспоминаниям: - Да, на родине всегда тепло, а здесь, в России...- Солдат даже причмокнул от удовольствия и шепотом воскликнул: - Ах, как чудесно мы погрелись в Полоцке! Вы слышали о полоцком пожаре? - Нет, не приходилось,- без особого сожаления ответил сержант. - И напрасно, напрасно,- покачал головой солдат.- Зрелище было весьма восхитительное. Горящая Москва ничто по сравнению с тем, что я увидел в Полоцке. Жаль, что это была последняя ночь в этом чудесном городе...- Тут Чико вновь покосился на спящую Мадам и едва слышно добавил: - Там я впервые увидел Белую Даму. Сержант равнодушно пожал плечами. А Чико прислушался... - Слышите? Волки! - прошептал он после некоторого молчания. - Брось болтать чепуху! - рассердился сержант.- Волков нам только не хватало. - Вот именно. С нас достаточно и Белой Дамы. - Чико! - Как знаете, сержант, как знаете,- обиделся Чико.- А я ведь к вам со всей душой. Вы честный и смелый сержант, но... немножко доверчивый. Тут Чико замолчал, давая Дювалю возможность возразить. Сержант не возражал, и неаполитанец продолжал: - Я тоже раньше был доверчивым. Потом повзрослел. Теперь я никому не верю. А ей,- и Чико посмотрел на спящую Мадам,- а ей особенно. Только вы, прошу, не обижайтесь; не так уж и часто Чико говорит начистоту. Сержант согласно кивнул. - Ну вот и прекрасно! - оживился Чико.- Вот это по-гусарски! Так о чем я? - О полоцком пожаре. - Да, совершенно верно. Но прежде... Куда мы направляемся? - Домой. - Это понятно: мы с вами домой. Ну а... - А какое отношение это имеет к полоцкому пожару? - Самое прямое. Только... Я расскажу вам о пожаре не как оскорбленный солдат, а лишь для вашего же блага. Вы мне, признаюсь честно, симпатичны. - Все, одно лишнее слово!.. - Извольте.- Солдат откашлялся и начал: - Шестого октября мы остановили русских на самой окраине и решили не дожидаться утра, а уйти еще затемно. О! Если б маршалы не перегрызлись как волки, мы и поныне сидели бы в Полоцке. Но, сами знаете, Виктор питал зависть к Сен-Сиру, а потому не шел к нам на помощь. Сен-Сир в свою очередь не очень-то и настаивал на этой помощи. Ведь приди Виктор в Полоцк, Сен-Сир был бы вынужден сдать команду старшему в чине. Вы понимаете? - Короче! - Да уж куда короче! Итак, наступила ночь с шестого на седьмое. Упал густой туман. Нам на руку. Ну, то есть не на руку, а вы понимаете, да... Так вот, Сен-Сир отдал приказ, и мы, сохраняя величайшую предосторожность, начали отход из города. И тут Белая... Простите, запамятовал! И тут в расположении Леграна кто-то по непостижимой глупости зажег бараки. Тотчас стало светло как днем и тепло как в преисподней. Но, главное, светло, и русские открыли убийственный огонь! Я побежал, споткнулся, упал, поднялся... От горящих бараков уходили двое: один был из нашей тяжелой кавалерии, кираса так и сверкала в отблесках пламени, ну а второй, то есть вторая... Дама! Белая! - И Чико указал на спящую Мадам.- Клянусь Наполеоном, это была она. - Чико! Сержант был вне себя от гнева, рука его искала саблю. Но Чико тоже был не из робкого десятка, особенно если это касалось его рассказов. А потому он, нисколько не смутившись, добавил: - Ну а сегодня ночью, при свете костра, я наконец узнал ее наверняка. Еще когда она впервые вышла из кареты, я подумал: она? Я сомневался, долго сомневался. Зато теперь рубите голову, но я не отступлюсь! И если сержант был возмущен как никогда, то Чико был не менее серьезен. А потому Дюваль убрал саблю в ножны и мрачно сказал: - Уж лучше бы ты родился немым. - Как можно! - возразил веселый, прежний Чико.- Мать родила меня бегом, вот оттого-то я такой беспокойный. А еще... Но тут слова замерли у него на губах. Еще бы: Мадам улыбалась! Смотрела на него и улыбалась. Неаполитанец весь сжался и растерянно сказал: , - Простите, мы вас невольно разбудили. - О, пустяки,- ответила Мадам.- Ведь я большая охотница до загадочных историй. - Так вы все слышали? - Как вам сказать,- Мадам пожала плечами и посмотрела на огонь.- А как вы считаете: Белая Дама всесильна? - Конечно. - А русская шпионка сочла бы необходимым столь долго оставаться в вашем обществе? - Не-не знаю, я ни разу не был русской шпионкой. - А вы представьте. Солдат молчал. Тогда Мадам обернулась к Дювалю и спросила: - А вы что скажете, сержант? - Солдат ошибся,- нехотя ответил Дюваль.- И довольно об этом. - Вы так считаете? - - Да,- и сержант отвернулся. Подолгу притворяться он умел. Тогда Мадам посмотрела на Чико и спросила: - А вы что скажете на это? Солдат молчал. - Вы слышите меня?! - Слышу, слышу,- недовольно проворчал неаполитанец.- И даже вижу, что скоро светает, пора в дорогу. А у меня отмерз язык. Все! Я больше ничего не говорю,- и с этими словами он поднялся от костра. С тех пор они прошли уже несколько верст, а Чико продолжал хранить молчание. И даже когда лошадь стала и отказалась идти, он отказался от язвительных замечаний, которые так и рвались с языка. Он только сделал такие насмешливые глаза, что сержант- отвернулся, но дергать за поводья не перестал. Однако тщетны были усилия голодного сержанта: лошадь не тронулась с места. Тогда Мадам сошла с седла, обняла лошадиную морду и что-то прошептала. Лошадь попятилась. Мадам шагнула за ней. - Если так и дальше пойдет, то она приведет нас в Москву,- заметил сержант. - Вы правы,- и Мадам, оставив лошадь в покое, стала дуть на замерзшие руки.- А что же делать? Сержант ничего не ответил. А что говорить, когда вокруг тебя, насколько хватает глаз, расстилается безжизненная снежная равнина, а рядом с тобой... И сержант пожал плечами. Тогда Мадам обернулась к солдату и сказала: - Чико, сейчас не время обижаться. Неаполитанец, не дослушав, отвернулся. Однако Мадам не теряла надежды: - Ну хорошо, ты считаешь, что я колдунья, русская шпионка. Вздор! И все твои рассказы тоже вздор! Я просто женщина. Одинокая и никому не нужная... - Мадам! - не выдержал Чико. - Спасибо! - грустно улыбнулась Мадам.- Я вижу, ты начинаешь мне верить. - Напротив! - Я не об этом, я о главном. Ведь если положить руку на сердце, ты никогда не видел Белой Дамы. Ну а я... Вот как тебя! Совсем рядом. Солдат с интересом посмотрел на Мадам, а та продолжала: - Белая Дама ростом примерно с меня, да и лицом, увы, мы тоже похожи. Белая Дама издавно бродит по этой стране. Здесь белый снег, и люди любят белые одежды. А не любят здесь пришельцев. Наверное, поэтому так и пишут об этой стране: Страна Белой Дамы или же просто - Белая Русь. - А вы не боитесь... так походить на нее? - осторожно спросил Чико. Да и сержант, сам того не замечая, весь превратился в слух. Он сызмальства не верил в нечистую силу, и все же... - На Белую Даму? -спросила Мадам.- О, мы совершенно разные. Ей не нужна теплая шуба, она ходит в одном лишь платье. В белом, конечно. У нее снег на ресницах. Холодные губы. Она поцелует, и сразу умрешь. - И... она целует всех? - спросил сержант. - Нет, только пришельцев. Я ж сказала, она Белая Дама... Но довольно об этом, сейчас нам нужно думать о другом. Вот ты, Чико, я знаю, нигде не пропадешь. Так посоветуй, что же нам делать? - Как что? Прежде всего мы должны позавтракать,- уверенно ответил Чико и недвусмысленно повернулся к лошади... Но лошади рядом с ними не было, и только цепочка следов убегала за горизонт. Когда тебя подолгу преследуют напасти, то главное не отчаиваться, а ждать. Ждать до тех пор, пока очередная напасть вдруг не покажется смешной. Сержант дождался - и рассмеялся. Он вдруг представил, как беглая лошадь спешит в южные жаркие степи, а он замерзает - и стало смешно: ну ведь бывает же такое, ну как здесь не развеселиться! Смеялся сержант, смеялась Мадам, смеялся Чико. Он больше не боялся русской шпионки, он видел - рядом с ним такая же как и все неудачница, ну а Белая Дама - она далеко, она охотится за теми, кто не умеет смеяться. Наконец, отсмеявшись, они все трое переглянулись, и Мадам с наигранной серьезностью сказала: - Так, позавтракали. Ну а теперь? - Отправимся дальше,- сказал сержант. - И как вы считаете, далеко ли я смогу уйти? - Ну... если что,- замялся сержант,- я... я вас понесу. - Куда? - просто спросила Мадам. - Совершенно верно! - поддержал ее Чико, к которому вернулось былое расположение духа.- Куда, вот главный вопрос! Я думаю, тут нужно следовать за местными жителями,- и с этими словами он уверенно ступил на тропу, проложенную беглой лошадью. С пустым желудком и легким сердцем идти легко по самым глубоким сугробам. Тем более, что очень скоро неаполитанец оживился и сказал: - Колокола! А там, где есть церковь, всегда найдется базар. А уж на базаре... я приведу вас к славе! - Звон колоколов, казалось, окрылил солдата, и он продолжал, явно заимствуя чужие слова: - Победа зависит от вас! Она необходима для нас, она доставит нам все нужное, удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. И пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах! Сержант кусал усы и делал вид, будто не слышит. Мадам улыбалась, а Чико продолжал выкрикивать бородинскую речь Наполеона. И неизвестно, что бы он еще прокричал, но тут неаполитанец остановился и сделал царственный жест. Да такой, как будто он стоял на Поклонной горе. Но впереди была не Москва. Внизу, в долине, расстилался обычный губернский город. Тот самый город, в котором хранились запасы пороха и хлеба для второй русской кампании, которую император намеревался провести в следующем, тринадцатом году. Однако же судьба распорядилась иначе, и кампания последующего лета проходила значительно западней описанных мест. Война, даже победоносная, не украсила город. (Насколько мне известно, убытки, причиненные Минску военными обстоятельствами, следующие: от неприятеля урону на 253.866 р. 1 к. ассигнациями, издержки же на его изгнание- 117.719 р. 38 к.- майор Ив. Скрига). Но все-таки был город, а не чистое поле, и в городе еще оставались дома и, наверное, еда и питье. Война ушла на запад, и нужно было пытать счастья; несчастья пытать уже не хотелось. А счастье... Да вы только гляньте: в торговых рядах шум да гам; торгуют зерном, торгуют кой-каким съестным. И тут же предлагают шитые золотом мундиры, медвежьи шапки гвардейцев, подбитые мехом плащи. И даже оружие шляхте сгодится. Но шляхта ходит меж рядами, покает, дзекает и не спешит раскошелиться. А вот две краснощекие бабы тащат чрез толпу тяжелый, потемневший от времени и огня образ, и собирают с народа медяки на починку сгоревшего в нашествие храма. Которые дают, ну а которые... Мужик повернулся к святыне спиной, у мужика своя забота: в руках длинная жердь, на жерди рваная шапка. Пропала корова, рябая, хромая, кто видал, не отдал, вот хозяин стоит... Да только мужика не слушают. Толкутся, ругаются, хватают, прицениваются. Гнусавят слепые лирники, плачут хожалые о богатом бедном Лазаре. А рядом, в снегу, перемешанном с грязью, брыкается коза: впихнул ей кто-то рога меж спиц колеса. Бранятся хозяева - хозяин телеги и хозяин козы... Шум, гам. И это еще хорошо, что только начало базара - в церквах идет служба, и питейные пока что закрыты. Однако и так суеты предостаточно, а потому Дюваль, Мадам и Чико с трудом пробирались меж снующим народом. На иноземные мундиры никто не обращал внимания - мало ли?! Сидит же при балагане шарманщик в треухе и синей шинели - тоже мне, старая гвардия! Сержант смотрел по сторонам и грустно улыбался: кругом было тепло и сытно, кругом кипела жизнь, распродавали за бесценок обломки прошедшей войны. Никто не обращал на сержанта внимания, его толкали, обгоняли, ему порой предлагали лежалый товар, объясняли, кричали... а он не понимал ни слова; он только понимал, что жизнь вокруг - чужая и нет в ней места бывшему французскому .гусару. Кругом чужие бородатые лица, непонятная речь... А вот и по-французски: - Сержант, не унывайте,- сказал Чико и загадочно улыбнулся.- Сейчас я что-нибудь придумаю,- и с этими словами он скрылся в толпе. Оставшись вдвоем, Мадам и сержант переглянулись. Кругом было шумно, пахло капустой и жареной .птицей, а щеки у Мадам, казалось, навсегда забыли о румянце. Сержант почувствовал себя виноватым и сказал: - Простите, но я, увы, не склонен к коммерции. Вместо ответа Мадам расстегнула верхнюю пуговицу шубы, рванула цепочку... и у нее на ладони осталось маленькое колье с двумя довольно чистыми, а остальное... ну, скажем так, не очень чистыми камнями. - Да что вы! - отстранился сержант. Мадам убрала его руку, решительно сказала: - О, пустяки! - и, перейдя на русский, предложила колье рядом стоявшей торговке. Та отказалась. Мадам удивленно Пожала плечами и стала предлагать украшенье всем проходящим мимо. Никто не брал. Мадам вздохнула, предложила еще и еще... и виновато посмотрела на сержанта. Кругом шумели, пахло капустой, жареной птицей, хлебами, визжал поросенок... - Быть может, Чико..,- предложил сержант. - Да разве в этом дело! - грустно улыбнулась Мадам.- Отец купил мне это колье перед первым выездом в свет. Мечтал найти мне богатую партию... Но эту стекляшку не обменять и на цыпленка, а я еще тогда надеялась! Мадам неловко размахнулась, желая выбросить колье... И замерла. Она увидела шарманщика! Кривой старик в синей гвардейской шинели крутил бесконечную мелодию о прелестной Катарине, а на плече у него сидела крашеная под попугая ворона и держала в клюве бубнового туза. - Сержант!-Мадам схватила Дюваля за рукав и от волнения перешла на срывающийся шепот.- Мы спасены! К обеду мы уедем в золоченом экипаже. Отправимся в Москву, в Бордо, в Китай, в провинцию Ла-Плату - куда захотите. Острые ногти Мадам, казалось, пронзили мундир, однако сержант стоял не шевелясь и молчал. Кругом было тепло и хорошо, и лишь сержанту... Ему было необъяснимо грустно и стыдно. Мадам потащила его за собой, и он пошел как во сне. Его отпустили, и он послушно сел в снег. Мадам расположилась с ним рядом... И вот она уже разбрасывала карты по доломану Дюваля, расстеленному едва ли не под ногами прохожих. Разбрасывая карты, Мадам что-то призывно выкрикивала, и постепенно вокруг нее стали собираться любопытные. Тогда Мадам показала зрителям две карты - бубновой и трефовой масти, перевернула рубашками вверх, стремительно перетасовала, потом спросила, обращаясь к собравшимся. Те молчали. Мадам рассмеялась, повертела в руках сверкавшее на солнце колье. Стоявшая рядом с нею молодка решилась и указала на одну из карт. Карта оказалась красной, бубновой, и колье перешло к молодке. Собравшиеся одобрительно зашумели, Мадам же как ни в -чем не бывало принялась тасовать карты, приговаривая при этом, наверное, смешные весьма слова, ибо собравшиеся весело переглядывались между собой. Но вот Мадам оставила карты в покое и посмотрела на зрителей. Дородный мужик в расшитом кожухе смело ткнул пальцем в одну из карт... которая оказалась черной, трефовой. Мадам с сожалением пожала плечами, а мужик уронил на доломан завидный кусок сала и понуро вышел из круга, провожаемый насмешками зрителей. Сержант сидел молча, не поднимая глаз, не глядя на сало. Мадам... Мадам опять взялась за карты, и на сей раз выиграла десяток яиц, потом цыпленка, гуся, еще цыпленка, а после дважды проиграла и снова получила гуся. Карты послушно метались под ловкими пальцами Мадам. У ног ее росла горка аппетитной снеди. Мадам не замолкала, сыпала прибаутками, зрители смеялись, проигрывала и снова смеялись. Игра шла на лад, и Мадам время от. времени стала перемежать свою речь французскими фразами: - Ну вот, на этот раз я не ошиблась, и мы уедем в золоченой карете... Отец мне не простит, да и другие... Я оказалась глупою, как и всякая женщина. Я позабыла обо всем на свете... Зачем я это сделала? Не знаю. - Мне ровным счетом ничего не обещали, скорее наоборот. Разве что лапка гуся... Я верила только в одно, в свое предчувствие. И, кажется, я не ошиблась, сержант?! Но тут невдалеке раздался шум, кого-то поволокли меж рядами. Почувствовав неладное, Мадам и сержант вскочили на ноги. Ну так и есть! Двое мужиков вели упиравшегося Чико; неаполитанец не выпускал из рук визжавшего, до смерти перепуганного поросенка. Завидев Дюваля, Чико с досадой воскликнул: - Простите, забыл старую профессию, проклятая война! - Но тут он увидел гору съестного, Мадам, расплылся в улыбке и радостно крикнул: - Я был неправ! Желаю счастья, сержант! Мое почтение, Мадам! И мои извинения... Но тут его ударили взашей и увели. Сержант и Мадам вновь опустились в сугроб. Мадам дрожащими руками стала разбрасывать карты. Смешала. Проиграла. Еще. Еще проиграла. Нет, надо успокоиться. Почтенные-полупочтенные, вот к вам приехал лекарь, из-под каменного моста аптекарь, с ним денег три мешка, так два он продает, а третий даром отдает! Красная? Черная? Эта? Посмотрим! Увы, не угадали, спасибо, спасибо, вам тоже спасибо! Ну а сержант? Он смотрел на Мадам и видел, что среди этих чужих она своя, она не пропадет, он больше не нужен, она здесь будет счастлива и выйдет замуж, народит детей... которые и знать не будут, что есть такой город Бордо, а в нем виноградники, матушка... и всеми забытый сержант, который ни за грош не досчитался всех своих солдат. И все из-за чего? Сержант достал пакет, взломал печать, прочел, скомкал, отшвырнул... встал и побрел, прочь. Любопытные, столпившиеся вокруг Мадам, расступились перед ним. Озадаченная заминкой в игре, Мадам подняла голову... О господи! Да неужели он уходит? Что случилось? Она ведь для него старается. Для него одного, для простого сержанта, для здешнего врага и чужака, который без нее завтра же замерзнет или умрет от голода. И которого даже некому будет отпеть и закопать. (Да, времена были тяжелые, людей не хватало. Витебская городская дума, к примеру, отпустила 165 сажен дров на сожжение неприятельских тел.- майор Ив. Скрига). А может, Мадам и не успела ничего подумать? Да, скорее всего так оно и было. Она... - Куда же вы?! - воскликнула Мадам. Дюваль не обернулся. И тогда, рассыпав карты и съестное, Мадам подхватила со снега доломан и побежала вслед за сержантом. Так что вскоре от их пребывания на базаре осталось лишь скомканное письмо. Оно гласило: "Предъявитель сего, сержант Шарль Дюваль, отправлен мною к черту на рога. Генерал Оливье (Подпись, дата и печать)".