Денис вначале изумленно глянул на Алексея, но в следующее мгновение, очевидно, узнал его, улыбнулся с хитрецой и сказал:
— Та я ж потому и беспокоюсь, что мне хочется такой мол построить. Пока вы на вопросы отвечали, я и подсчитал, скильки заводов треба, чтобы трубы прокатать. Подсчитал и получил, — Денис похлопал по боковому карману, откуда торчала счетная линейка, — заводов трубопрокатных нам понадобится в десять раз больше, чем есть не только в нашей стране, а и на всим свити.
Снова бурно реагировал зал на эти слова. Стараясь овладеть аудиторией, Алексей с наружным спокойствием произнес:
— Это лишь убеждает нас в том, что в нашей стране труб будет производиться больше, чем во всем мире.
Алексею ответили аплодисментами, но сам он понял, что его слова, пожалуй, подействовали скорее всего лишь на чувства слушателей.
Денис дружелюбно тряс Алеше руку и при этом так сжимал ее, что тому пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поморщиться.
На эстраду поднялся пожилой инженер, высокий, худой, с провалившимися щеками, с холодным взглядом серых глаз и удивительно противным, как показалось Алексею, скрипучим голосом.
Он подошел к микрофону, чтобы его особенно хорошо было слышно на самых дальних островах, и сказал, подчеркнуто четко выговаривая каждое слово:
— Мне любопытно, каким это способом можно проморозить стометровый слой воды между трубчатыми стенками, когда даже под полюсом льды не промерзают больше, чем на десять метров? Как известно, лед — неплохой теплоизолятор и, начав образовываться, прекрасно защитит воду от замораживания. — И инженер вопросительно посмотрел на Алексея.
Алексей встал:
— Да, вы попали в самое уязвимое место проекта.
— И в самое необоснованное место замысла, ставящее под сомнение его осуществление.
Зал заволновался. Видимо, с таким приговором соглашаться не хотели. Алексей был спокоен, он кое-что приберег для ответа:
— Заморозить воду между трубами можно.
Зал затих.
— Прошу прощения, что это за способ? — допрашивал Василий Васильевич Ходов, таково было имя главного инженера одного из ближних строительств.
Алексей оживился:
— Простите меня за технические тонкости…
Алексей выжидательно замолчал. В зале было тихо. Из бухты донесся приглушенный гудок парохода. Алексей улыбнулся и, смотря куда то в потолок, где он словно видел картину, которую описывал, стал говорить:
— В нашей стране экономично разрешена проблема сжижения воздуха. Жидкий воздух обладает температурой примерно минус сто восемьдесят градусов. Этим мы и воспользуемся.
По залу пронесся вздох облегчения.
— Как именно? — не унимался Ходов.
— Представьте себе, что на дно мы уложим трубы с отверстиями. Сверху мы подадим в эти трубы жидкий воздух. Он будет струйками выходить из отверстий, смешиваться с водой, испаряться, отнимая у нее тепло, превращая ее в лед. И пузырьки воздуха, замораживая воду, постепенно будут подниматься к поверхности. Вы только представьте себе море в такой момент. Оно будет кипеть, пока на клокочущей его поверхности не появится лед!
Зал не выдержал. Слишком эффектна была эта картина, слишком волновал тон Алексея, его горящие глаза, наивная, но подкрепленная выдумкой вера в свою правоту. Зал снова аплодировал.
Ходов невозмутимо ждал, пока слушатели утихнут.
Женя победоносно оглядывалась на задние ряды.
— Ладно! Все ясно! Нечего придираться! — слышалось оттуда.
Александру Григорьевичу пришлось подняться, призвать к тишине.
Наконец снова прозвучал размеренный, скрипучий голос:
— Допустим, что указанным способом удастся заморозить ледяной мол. Я, еще сидя в зале, подсчитал, что заморозить придется ледяной монолит шириной метров в сто, чтобы его не сдвинуло дрейфующим льдом, высотой метров сорок и длиной, как тут нам изволили сообщить, четыре тысячи километров. Если подсчитать, то получится, что льда потребуется четырнадцать миллиардов тонн.
— А что, перевозить его, что ли, надо? — послышался бойкий голос из задних рядов.
Зал оживился, но Ходов отнюдь не был смущен.
— Да, перевозить не надо, — отчеканил он. — Но потребуется заморозить, искусственно заморозить, что, пожалуй, еще труднее, чем перевозить. Я подсчитал, сколько электрической энергии понадобится, чтобы заморозить это чудовищное сооружение, — шестьсот миллиардов киловатт-часов!
По залу пронесся ропот. Ходов продолжал, словно вбивая в зал каждое слово:
— Чтобы присутствующим эта цифра стала яснее, я напомню, что, отдавай крупнейшая волжская гидростанция, которую строила вся наша страна, свою энергию без остатка на замораживание ледяного мола, ей пришлось бы трудиться ни много ни мало только шестьдесят лет!..
И снова неудержимый смех прокатился по залу. Алексей почувствовал, что пот выступил у него на лбу. Возмущению его не было границ. С трудом сдерживая себя, он сказал:
— Совершенно неуместно вспоминать здесь эту гидростанцию. Никто не собирается пользоваться ее энергией для замораживания ледяного мола.
Алексей волновался, ему хотелось сказать многое, все то, что было передумано во время работы над диссертацией, подсчитано, обосновано, он вовсе не хотел признавать ее несостоятельной, он защищался, но от волнения голос его перехватывало, и он с трудом отрывисто выговорил:
— Конечно, потребуется — энергобаза. Сам собой, без затраты энергии, мол, конечно, не замерзнет. Но мы не потребуем откуда-либо энергию, мы воспользуемся всегда дующим в Арктике ветром. Вот так… ветром… Мы построим ветряки, и они будут приводить в действие холодильные машины… холодильные машины… и с помощью энергии ветра заморозим мол. Вот так и заморозим!..
Ходов слушал Алексея, чуть приподняв левую бровь и, как показалось Алексею, насмешливо щуря правый глаз.
— А на какую мощность вы проектируете свои ветряки?
Вопрос Ходова был прост, но он почему-то снова вызвал веселую реакцию в зале.
Алексей в первую минуту смешался, потом ответил:
— Ну… двести, я думаю… двести киловатт.
— Вы не поняли меня. Вы говорите об одном ветряке, а меня интересуют все ветряки. Не откажите в любезности напомнить присутствующим мощность гидростанции, о которой мы говорили.
Алексей пожал плечами:
— Что ж тут напоминать? Всем известно. Два миллиона киловатт.
— А ваша временная энергобаза на какую мощность должна быть рассчитана?
При таком сопоставлении Алексею чрезвычайно трудно было выговорить хорошо знакомую ему цифру:
— Двадцать миллионов киловатт.
