— Я поклянусь тебе именем моего господина, — ответила сущность, играя плетью. — И ты понимаешь, насколько мне будет худо, если я не исполню той клятвы.
Большой сунул зажигалку в карман, задумчиво глядя противнику в грудь.
— Ах, даже вот как? — протянул он, поднимая руку к затылку. «Салаги» автоматически взялись за ножи. Это скоординированное движение лишь на мгновение отвлекло прицельный взгляд бессмертной сущности, но и этой малости Большому хватило: послышался металлический щелчок, мелькнуло нечто, похожее на петлю аркана.
— А ну, сними! — заорал Асмодей, не двигаясь с места, не делая даже попытки взмахнуть своей жуткой камчой. Тонкая проволочная пентаграмма с приделанной к ней ручкой футляром отделяла демона от окружающей адской среды. И, естественно, от людей.
— Сними, червяк! — с лютой, испепеляющей злобой, чудовищно исказившей правильные черты, повторил Асмодей. — Рано или поздно, я все равно вырвусь отсюда, и тогда ты сто раз пожалеешь, что появился на свет! Я не Геката, я помню все. И я достану тебя даже из-за райской черты!
Неистовые вопли связанного Асмодея смолкли далеко за спиной, лисицу и ворона тоже что-то не было слышно.
— Ну, как вам понравился Асмодей? — спросил атаман своих подчиненных, когда черная точка скалы растаяла позади. — Не правда ли, мил?
— Да уж! — просипел Евдокимов, утирая взопревший лоб. — Милее некуда.
— А мне он почему-то напомнил Кощея, — сказал Артём.
— Не вздумай при нем такое провякать. — Большой затянулся с величайшим блаженством, ясно выразившимся на его багровом лице. — Эта скотина тщеславна до полного изумления. И практически бессмертна, что тоже не очень-то вдохновляет. Похоже, что это мой последний рейс, орлы. Да и сейчас нужно пошевеливаться…
Они шли и шли, валясь от усталости, не останавливаясь даже для приема пищи. Когда Андрей рухнул прямо в песок, Большой объявил привал на «ночлег», но спали от силы четыре часа. А потом заново тронулись в путь, на ходу поглощая холодные консервы и заглатывая кофе на манер медицинского порошка. Большой гнал их вперед со страстным садизмом какого-нибудь древнего рабовладельца.
— Да куда же мы несемся, как оглашенные? — простонал вымотавшийся до предела Артём. — Он, может, лишь через неделю освободится.
— А может, через тысячу лет, — подтвердил Большой, свирепо грызя замурзанный кончик сигары. — Или через двадцать минут. И тогда, парни, лучше сразу покончить с собой, потому что уйти он не даст. Вперед! Вперед! Сгорим на марше в пику всем автономным сущностям девяти миров!
Время от времени они подвергались атакам различных монстров, описание которых составило бы солидную энциклопедию, ввиду их абсолютной непохожести ни на одно из чудовищ, знакомых читателю. Но адские ходоки находились уже на той стадии усталого озверения, когда все изыски больного подсознания свихнувшегося человечества производили впечатление не больше, чем глупый телевизионный детектив.
— И сколько может продолжаться эта!.. — взбунтовался Андрей, в очередной раз припечатавшись лицом в издевательски ровный песок.
— Сколько понадобится! — зарычал Большой. — А кому не нравится, хай остается! Подъем!
— Надо передохнуть, атаман, — Артём сел рядом с Евдокимовым, со стоном сбросил рюкзак и полез за флягой.
Хочешь нас убить? Валяй, сделай одолжение — у меня плачет каждая жилочка, даже те, о существовании которых я не подозревал.
— Плачут, говоришь? — ощерился атаман забузившего воинства. — Да ты еще не видывал настоящей боли, пинкертон!
— Возможно. — Артём не стал спорить. — Но мера моего мизерного опыта уже превышена настолько, что я не в состоянии представить более худшего варианта. Предлагаю отдышаться хотя бы чуть-чуть.
На Большого было страшно смотреть: казалось, еще секунда-другая, и он бросится на них с кулаками. «Ну и пусть! — подумал Артём. — Чем так мучиться, лучше подохнуть!»
— Надо было погонять вас еще недельку! — выдохнул Большой и плюхнулся наземь. — Сколько раз клялся себе самой страшной клятвой: не связываться со всяческими дохляками, и вот — нб тебе! Даю четыре часа на жратву и дрёму, и ни секунды больше!
Артём Баца — крутой мастер частного сыска — в ответ молча ткнулся головой в песок, Андрей уже спал.
Потом все возобновилось: бесконечная ходьба в сторожком безмолвии, периодические наскоки тошнотворных выродков Ада, и даже живительная влага, принимаемая чаще и чаще, начала казаться всего лишь досадным напоминанием об их подлой судьбине. Артёма раздражало решительно все: и сухое шуршанье песка, и кровяное подмигиванье дурацкого неба, и неугомонные слабосистемные твари. Но больше всего он ненавидел своих сопутчиков.
— Отдых! — донеслось вдруг до его затуманенного сознания, рассчитывающего до мелочей очередной вариант беспроигрышной атаки на осточертевших сотоварищей. — Даю семь часов!
Когда напряжение в ноющих мышцах немного отступило, Большой ни с того, ни с сего пустился в туманные разглагольствования о том, как вредно влияет на психику человека длительное пребывание в приграничных мирах. О том, как превосходные, славные парни, совместно сожравшие не единый пуд соли, делались вдруг смертельными врагами, побродив по адским тропинкам неделю-другую…
— Ты это к чему? — взорвался Артём, взбешенный намеками атамана.
— Да просто предупредить хотел, — с удивительной для него миролюбивостью отозвался Большой, надкусывая хрусткий ржаной сухарь. — Вон, хоть на меня погляди. Временами сам себе удивляюсь, в зеркало глядючи: и с чего ты, дружок, этаким стервецом смотришься? Всю-то жизнь был ты рубахой-парнем, таскал на хребте обессилевших, уступал местечко в трамвае дряхлым старушкам, жалел морды упившихся ухарей. Что с тобой сталось, Алик! Во что превратила тебя твоя «производственная атмосфера»!
— Слюни вытри, — посоветовал Артём. — И говори прямо.
— Ну, если общество просит… — Большой печально пожал плечищами и рявкнул, мгновенно превращаясь в прежнего деспота-горлодера: — Я за вами, орлы, в оба гляжу! И все свои дурацкие задумки выбросьте сразу: первого, кто дернется, оборотням скормлю! Оба с ума спрыгнете — обоих урою!
Несколько раз на дороге попадались им сцены всевозможных мучений, творимых над вполне реальными человеческими сущностями. Большой только мрачнел и прибавлял шагу. «Разорваться мне, что ли?! — заорал он на своих гуманистов-помощников, рискнувших обратить его внимание на недопустимость подобного поведения. — Их тут за неделю по три штуки оказывается! — Долго сопел, потом буркнул вполголоса: — Некоторых, конечно, доставать приходилось, когда без груза назад шел…»
