— Разрешите?
Рамирес скользнул по нему равнодушным взглядом и кивнул на модернистский пластмассовый стул. Пиредру на его веку столько раз пытались убить и повидал он столько всяких убийц, что экстерьер этого застенчивого посетителя оценил почти не глядя. Из ресторанчика они вышли вместе, сели в машину и уехали неизвестно куда.
В первом часу того же дня Джентильи-младший вызвал к себе капо, отвечавшего за ликвидацию Рамиреса, и среди прочего поинтересовался, почему до сих пор нет доклада по ригозовскому музыканту. Тут выяснилось, что ни исполнитель, ни шофер с задания не вернулись. Джентильи молча посмотрел на капо. Тот выскочил за дверь и бросился нажимать на все кнопки. По рождению он был не сицилиец, а сиенец, и эта деталь биографии во многом осложняла ему карьеру.
Машину отыскали через три часа в мусорном портовом тупике. Подоспевший капо, снедаемый недобрыми предчувствиями, собственноручно открыл багажник. Открывшаяся картина недвусмысленно сообщала, что Рамирес задавал вопросы и что отвечали ему не сразу и неохотно.
Капо связался с Джентильи. Состоялся краткий, но необычайно образный разговор. На ноги были подняты все, у кого они были. В конце концов Рамиреса обнаружили. Выяснилось, что он уже сорок минут как сидит в самолете, который сейчас над Северной Атлантикой, и держит он путь в Реджо-ди-Калабрия. Джентильи невесело помянул некоторых святых, почесал в голове обеими руками одновременно и велел соединить его с Мессиной.
От Калабрии до Мессины путь не так чтобы очень близкий, но ход времени и обстоятельств привел солидную часть обоих городов и побережья под власть одного человека — дона Альберто Дженовезе, патриарха сицилийской мафии, одного из полузабытой породы старозаветных усачей, чьи деды некогда перевезли через океан лупару и гарроту. В штатовских синдикатах подобные динозавры давно вывелись, но в глубинке еще попадались и почитали себя солью земли. Поэтому просить помощи у старика Дженовезе дон Антонио решился от великой нужды.
— Здравствуйте, дон Альберто, — начал Джентильи-младший. — Как поживаете? Как здоровье?
— Спасибо, сынок, — отвечал Дженовезе. — Мне болеть некогда. Мне еще много успеть надо. Это у вас, у молодых, время есть.
— Скоро Рождество…
— Да, Рождество. Не тяни, сынок, говори, что случилось. Так просто ты бы обо мне не вспомнил.
Благостный тон дедушки итальянской преступности отдавал ехидцей, и Джентильи почувствовал, что роняет достоинство. Но отступать было некуда.
— Дон Альберто, у вас девятичасовым рейсом будет такой Рамирес Пиредра. Он тут очень грубо поступил с моими мальчиками, и я хотел просить вас, дон Альберто, чтобы вы сначала узнали у него, кто он такой и откуда, а потом отправили к рыбам на дно вашего пролива.
— Сынок, даже твой отец сказал бы — нашего пролива.
— Нашего пролива, — повторил Антонио, наливаясь кровью, и скрепя сердце добавил: — Мой дед называл вас другом, дон Альберто, пусть ваши люди приходят ко мне в Нью-Йорке, к чему нам этот Ванунцио.
— Спасибо, сынок, — поблагодарил Дженовезе. — Не очень-то ты меня радовал последнее время, но если ты хоть чуть-чуть станешь похожим на деда, то знай — я умру спокойно. Я помогу тебе. Будь здоров.
Джентильи-младший на своем конце провода тоже повесил трубку, с ненавистью посмотрел на телефон и пробормотал что-то об индюке. Через три недели его застрелили в этом же самом кабинете вместе с двумя помощниками, но это уже не имеет отношения к рассказу. Четверо специалистов отправились в аэропорт встречать Пиредру, но их ожидал необъяснимый казус: Рамиреса не было. Поиски ни к чему не привели: загадочный объект как в воду канул.
Нашелся он спустя сутки. Накануне праздников Альберто Дженовезе выбирал подарки внукам и правнукам в громадном супермаркете «Бенавера», в изобилии насыщенном розовыми эскалаторами и фигурным пористым известняком. Сопровождения обычной свиты охранников он в этих случаях не терпел. Остановившись возле аэродрома с «Конкордами» и «боингами», которые самостоятельно взлетали и садились по радиокоманде с земли, дон Альберто вдруг обнаружил рядом с собой незнакомого высокого шатена с лункой посреди правой брови и желтыми веселыми глазами. Дженовезе оглянулся, ища взглядом телохранителя. Телохранителя не было. Вместо него невдалеке виднелась разбойничья физиономия Гуго Звонаря. Дон Альберто остро ощутил всю непрочность и ломкость своей восьмидесятилетней оболочки.
— Привет, — дружелюбно произнес шатен. — Я Рамирес Пиредра. Ну, пойдем со мной, — и скорчил дону Альберто «козью морду».
Держа в руках объемистый пакет с покупками, Дженовезе проследовал на второй этаж, в кафе, отделенное от зала стеной из волнистого стекла, и сел за столик.
— Что, дед, — приветливо заговорил Рамирес, — убить меня захотел? — но потом на мгновенье примолк.
Против него сидел грузный осанистый старик и смотрел напряженно, но с пониманием и без страха. Бесступенчатая коробка передач в голове у Рамиреса пришла в движение, и он без всяких объяснений сменил свое безупречное тосканское произношение на провинциальное сицилийское наречие, нимало не смущаясь, что каждое четвертое слово из этого диалекта — загадка для современного уха.
Авантюрист, как всегда, не ошибся. Услышав знакомый с детства деревенский говорок, дон Альберто расслабился. Кто бы ни был этот парень, он свой. Чужой — будь он хоть семи пядей во лбу — не может знать этого языка. Уже через пятнадцать минут Дженовезе полыхал перстнями у носа Рамиреса:
— Сорок процентов? Не круто ли берешь, сынок?
А тот нежно улыбался ему.
Еще через десять минут в двери кафе, где в нормальных условиях могли разойтись двое людей, разом вбежали пятеро дженовезовских телохранителей, засунув правые руки под левые полы пиджаков, но дон Альберто остановил их властным движением подагрической кисти — не мешайте, у нас разговор, а Пиредра вообще не повернул головы.
Добившись рекомендации Дженовезе, Рамирес решительно повел свои веселые доллары на тучные нивы грамзаписи и музыкального менеджмента. Здесь организованная преступность проросла не слишком густо, хотя из смежных и плотно контактирующих областей, в первую очередь киноиндустрии, где синдикаты давно захватили главенствующие высоты, и на Рамиреса посмотрели косо. Однако, ведомый Скифовой стратегической информацией, поддержанный звонаревскими автоматчиками, Пиредра безошибочно вел свой корабль в бурном море профсоюзного рэкета и одно за другим вдохновенно лепил прокатно-арендные студийные объединения: вначале это была итальянская «Музыка», затем итало-испанская «Валенсия-джаз-студио» и, наконец, французская «Олимпийская музыкальная корпорация». К моменту появления Эрликона ее бюджет шагнул далеко за миллиард, а Рамирес превратился в одного из самых преуспевающих боссов музыкального мира. Таким образом, в лице Пиредры Эрлен встретился не с чем иным, как с собственной, сознательно избранной профессией. Однако, чтобы понять, почему эта встреча обернулась столь роковым сюрпризом, надо хотя бы в общих чертах представлять, чем же именно занимались Рамирес и Скиф за своим эстрадно-граммофонным фасадом.
