— Сиди тихо! — еще раз предупредил он.
— А ты будь поосторожнее, прошу тебя, — шепнула Гарриет.
Гараж был больше, чем казался с шоссе. Вокруг от малейшего дуновения ветра шелестела высокая сухая трава. Гараж был сделан из гофрированных металлических листов, которые лет шестьдесят назад, до того как с Альдебарана-VII завезли суперпласт, часто использовались для такого рода сооружений. Монотонность гладкой поверхности металла нарушали грязные пятна немытых, затянутых паутиной окон. Почти во весь фасад растянулись огромные, открывающиеся вверх ворота.
На востоке темный силуэт спящего города виднелся на фоне освещенного белесым светом восходящей луны.
Блэйн осторожно обошел здание, пытаясь найти способ проникнуть внутрь. Но подъемные ворота были на замке. Снизу, правда, отошло несколько листов, но металл был слишком прочен, чтобы Блэйн мог его отогнуть вверх и пролезть снизу.
Есть только один способ, понял он.
Он зашел за ближний к дороге угол, прислушался. Кроме шелеста травы, он ничего не услышал. По шоссе никто не ехал и вряд ли поедет. Нигде не светилось ни единого огонька — казалось, что в мире нет вообще никого, кроме него и этого гаража.
Еще некоторое время Блэйн смотрел на шоссе, но ничего подозрительного не заметил.
Тогда он быстро подошел к ближайшему окну и, сняв свой рваный пиджак, обмотал его вокруг руки.
Затем резким ударом выбил стекло, выбрал из рамы осколки, сбросил их с подоконника.
Вернулся к углу, подождал. Ночь по-прежнему была тихой и безжизненной.
Блэйн осторожно влез в окно. Ощутив под ногами пол, он достал фонарик и осветил зал гаража.
У самых ворот, рядом с нашедшим наконец покой фургоном, сверкала полированной поверхностью звездная машина.
Стараясь ступать как можно мягче, Блэйн пересек зал и подошел к машине. Это была та самая машина, которую он досконально изучил в «Фишхуке». В ней есть какая-то загадочная красота, подумал Блэйн, глядя на ее поверхность и видя в ней отражение далеких миров, куда она помогает попасть человеку.
Блэйн почувствовал возрастающее уважение к Стоуну, представляя, чего стоило добыть звездную машину. Для этого потребовались деньги, и надежные агенты, и безукоризненно отработанный план действия.
Интересно, какое участие принимала в этом Гарриет, подумал он. По крайней мере, когда она помогала мне скрыться от «Фишхука», она действовала решительно. У нее есть спокойствие, самообладание, она прекрасно знает все внутренние механизмы «Фишхука». И мозг у нее работает с точностью лучших швейцарских часов. Да, решил Блэйн, такая женщина могла организовать похищение машины.
Стоун возлагал на эту машину большие надежды, и теперь они развеяны. Стоун погиб, машина лежит в заброшенном гараже, и ею собирается воспользоваться человек, в котором столько ненависти, что он готов любыми средствами искоренить паранормальную кинетику. Ну что ж, подумал Блэйн, раз исчезла надежда, машина должна тоже исчезнуть. Это самое меньшее, что я обязан сделать для Стоуна. Я в долгу перед Стоуном хотя бы за то ночное предупреждение.
Он знал, что это возможно, возможно, если он сумеет выудить необходимое знание из пенящегося океана чужого разума.
Он поискал и нашел нужную информацию, а заодно убедился, что все остальные знания аккуратно уложены и рассортированы в мысленных архивах, как будто там поработал старательный клерк.
Открытие потрясло Блэйна, потому что все это время он даже не догадывался, что в нем происходит. Типичный человеческий подход, подумал он, бунт его человеческой сути против беспорядочного, обрывочного знания, выплеснутого в его разум существом с далекой планеты.
Он протянул руку, машинально ища опору, и оперся на угол звездной машины.
Итак, выход есть, я теперь знаю, что можно сделать. Осталось выяснить как. Время, сказал тогда Розовый, что может быть проще времени. Но я, сказал себе Блэйн, еще не научился так легко манипулировать временем.
Сомнений в том, что надо делать, не оставалось.
Идти в прошлое не имело смысла — машина уже была в прошлом. И оставила в нем длинный глубокий след.
Другое дело — будущее. Если ее удастся перенести в будущее, то настоящий момент и все последующие моменты превратятся для машины в прошлое, и от нее останется только призрак, над которым будут смеяться, которого будут пугаться, но который человек по имении ламберт Финн не сможет использовать для разжигания истеричной толпы.
Более того, пришло на ум Блэйну, скорее всего, Финн сам перепугается до смерти.
Он мысленно обволок машину разумом, но ничего не получилось. Разум никак не мог вместить всю машину, сомкнуться вокруг нее. Блэйн передохнул и попробовал еще раз…
Незаметно для себя он оказался в огромном и напряженном пространстве. Опасность чувствовалась и в шуршании за разбитым окном, и в непривычном холоде воздуха, и в острых запахах — казалось, что земля, на которой он стоит, воздух, которым он дышит, и тело, в котором он, Розовый, находится, абсолютно не знакомы ему. И это ощущение при перемещении из известного, которое он не помнил, в неизвестное, местоположение которого он не знал, пугало. Но все будет нормально, все образуется, только бы суметь перенести силой разума этот предмет, ведь только ради этого он оставил темноту, и тепло, и безопасность, и когда он сделает что задумал, то вернется обратно, к своим воспоминаниям, к постепенному накапливанию новых знаний; он, как скупец, будет подсчитывать каждую новую крупицу знания и аккуратно складывать все в ровные стопочки.
Поднять это искусственное тело, несмотря на его необычность, оказалось нетрудно. Корни его не уходили слишком глубоко, а координаты оказались очень удобными. И он готов был все сделать. Но торопиться было нельзя, несмотря на отчаянное желание закончить все как можно скорее. И он набрался терпения и подождал, пока координаты не окажутся четко заданными, и тогда не спеша и точно подсчитал необходимую темпоральную нагрузку, и точно, на сколько требуется, крутнув предмет, отправить его туда, куда хотел.
А затем Розовый нырнул обратно, где его ждала темнота и тепло, а на его месте в туманной пустоте оказался Блэйн — отрезанный от человеческого мира, но вновь в своем человечьем обличье…
Вокруг не было ничего, только он сам и звездная машина. Он протянул руку и убедился, что машина по-прежнему реальная. И насколько он видел, она была единственной реальной вещью там, где он очутился.
Потому что даже туман казался каким-то ненастоящим, он словно старался скрыть сам факт своего существования.
