— Это для всех одинаково, дурачина, — сказал всадник мягко. — Это тоже вроде правила. Оно бьет по всем. И чем лучше знаешь свое дело, тем больнее из-за потерянных возможностей. Не успел, не сумел, запретили… Думаешь, мне не запрещали исполнять то, для чего я предназначен? Много раз. А теперь поехали. И довольно тут шмыгать носом!
— Виноват, мой господин, — покорно согласился разбойник, шмыгая носом.
Некоторое время они молчали. Лес вокруг то редел, то густел, становился выше, ниже. Солнце перевалило за полдень.
— Ты меня больше не ненавидишь? — вдруг спросил всадник.
— Нет, мой господин! — выпалил разбойник.
— Это делает тебе честь, — сказал всадник и опять надолго умолк.
Дорога стала тропой. Разбойник и конь равномерно топали, всадник, казалось, задремал в седле.
Конь навострил уши и тихо фыркнул.
— Кошелек или жизнь!!! — рявкнули из чащи.
Разбойник не успел толком испугаться, а всадник уже сорвал с пояса туго набитый мешочек и метнул его сквозь зеленую стену. Раздался удар, что-то грузно упало.
— Кошелек, кошелек, — согласился всадник.
Разбойник подобрал челюсть и поспешил напустить на себя озабоченный и деловитый вид.
— Один другого тупее, — сказал всадник недовольно. — Где ты их таких находишь? Прямо жалко кошелька.
— Здесь нет засады. Это не мой человек. Приблудный какой-то.
— Тогда сходи забери деньги.
Разбойник скрылся в лесу. Повозился там. Вышел обратно на тропу, протянул всаднику мешочек.
— А-а, оставь. Раздай своим босякам, — отмахнулся всадник. — Глядишь, меньше неприятностей добрым людям причинят.
— Они добрых людей не грабят, — сообщил разбойник, пряча деньги.
— А каких?…
— Выбирают похуже. Так Дин велел.
— Я сейчас из седла выпаду от вашей мудрости, — всадник только головой покачал. — Даже не смешно. И что это было — там, в лесу?
— Охотник из ближней деревни. Он, наверное, меня не разглядел, ну, и решил попытать удачу, напугать богатенького. Извините. Тут народ шальной, одно слово — приграничье.
— Не шальной, а дурной, — бросил всадник и снова погрузился в свои мысли.
Тропа постепенно сужалась, превратившись наконец в тропинку.
— Коня себе не оставляй, — вдруг подал голос всадник.
— А? Простите?
— Коня моего продай, говорю. Найди перекупщика самого жадного и глупого, какого сможешь. И постарайся больше не попадаться ему на глаза. А то ведь он тебе отомстит.
— Не вполне понимаю, мой господин.
— Ты же сам заметил — конь боевой. Не завидую тому, кто на него позарится.
— А что случится с новым хозяином?
— В один прекрасный день ему откусят голову, — сказал всадник.
И погладил коня.
Тропинка вывела их на небольшую поляну, и тут всадник объявил привал. Разбойник снял с коня бурдюк с водой и суму, расстелил попону.
— Далеко еще? — спросил всадник.
— Мы свернем на боковую тропинку, она гораздо короче, чем главный путь. Правда, только для пешего годится, но продеремся как-нибудь. Часа за три-четыре. Ой…
— Представь себе, я умею мерить время часами.
— Виноват, мой господин.
— Успеть бы.
— В каком состоянии был Младший, когда вы уезжали?
— Я видел мальчика сразу перед отъездом. Он был в сознании. Озноб, потливость… Средняя потливость, я бы сказал. Лицо еще не совсем белое, но пятна крупные. Примерно как золотой островной чеканки.
— Островной чеканки, не метрополии? — переспросил разбойник. — И что вы прописали?
— Прописал… — всадник невесело хохотнул. — М-да… Я прописал там кое-кому по морде. Сказал, чтобы давали обильное питье. Теплая подслащенная вода, на один кубок выжать один желтый плод.
— Разумно, это его поддержит. Тогда у нас полно времени, — заявил разбойник. — В худшем случае мальчик сейчас без сознания. Белая лихорадка страшно цепкая, но зато медленная дрянь.
— Это у тебя полно времени! — заметил всадник сварливо. — У Младшего его в обрез. И у меня тоже. Ночью или завтра днем наступит облегчение. Потом новый приступ — и уже как повезет. Значит, через три-четыре часа мы доползем до Диннерана… Да, мне придется очень быстро его убедить, что он тоже обязан соблюдать правила.
— Дин не уверен, — сказал разбойник тихонько.
— Его никто за язык не тянул.
— Он, наверное, был очень расстроен, — предположил разбойник, стараясь так и сяк заглянуть всаднику в глаза.
— Тогда все были расстроены, — отрезал всадник.
— Кроме нашего драгоценного короля.
— Ты!.. — всадник повысил было голос, но потом только рукой махнул.
— Виноват, мой господин, — буркнул разбойник.
— Так или иначе, а «жизнь в обмен» — одно из старейших правил мира, — сказал всадник, разделывая кинжалом ломоть мяса. — Пусть теперь Диннеран это вспомнит и выполнит его.
— Вы никогда не думали, мой господин, — острожно произнес разбойник, — что правила, как и указы, могли создавать люди? Просто древние люди, о которых все забыли? Есть же старые, но справедливые указы, которые хороши и сейчас.
— Что ты мне пытаешься сообщить, философ с небольшой дороги? — спросил всадник, жуя.
— Сам не понимаю, — признался разбойник. — Видите ли, вот эти правила… Вы не совсем верно их оцениваете. Они не столпы нашего мира. Точнее будет сказать, что правила отражают мир. Та сила, которая протекает сквозь каждую былинку, сквозь нас с вами, сквозь Дина, она вот так отразилась в человеческом разуме — правилами. Например, почему больной должен заплатить целителю? В крайнем случае хоть руку ему поцеловать…
— Некоторым дамам больше нравится раздвинуть для целителя ноги, — буркнул всадник.
Разбойник густо покраснел и смог продолжить не сразу. Всадник хитро щурился на него исподлобья. Сейчас грозный Эгберт впервые за весь день выглядел если не довольным, то хотя бы живым.
— Заплатить — это правило. Верно, мой господин? Оно не обсуждается? А ведь смысл его в том, чтобы замкнуть кольцо. Чтобы сила, направленная на исцеление, не продолжала течь сквозь целителя и больного, уходя в никуда. Силу надо запереть в них обоих. Вы мне денежку передали из рук в руки, вот кольцо и замкнулось, и сила не тратится впустую. Целитель дальше успешно лечит, больной не свалится с повторным приступом. Так?
— Философ, — сказал всадник, придвигая к себе бурдюк. — Ну?
— «Пять пальцев, пять слов» — зачем? Это не просто защита от убийства на месте. Это такое же построение кольца. Чтобы вложить в пять слов всю судьбу или всю нужду, требуется огромное напряжение. Человек прогоняет через себя целый поток силы и обрушивает на убийцу. И если тот все же совершит свой постыдный акт…